Юрий Костин

День цвета выжженной стали

 Домой  Приключения и Фантастика  Юрий Костин

Глава 5. Фёдор Дулов

Наконец-то, Чем дольше все это продолжалось, тем больше им тянули здесь жиды, тем труднее было настроиться на итог. Неужели он, боевой офи­цер российский, своею собственной рукой швырнёт ком английской пласти­ковой взрывчатки и тот прилипнет к борту сталинского броневика безобразной п л ю х о й, а потом этот ком расплавит яростным смерчем броневую плиту и плеснётся внутрь пригоршней смерти? Тогда дьявольского намест­ника раскидает по всему салону, Алёша Попович поразил Тугарина, сербский воин Милош Обилич пронзил кинжалом турецкого султана, студент Гаврило Принцип застрелил эрцгерцога австрийского Франца Фердинанда, а Фёдор Дулов взорвёт Иосифа Сталина!

Кончится Сталин, начнётся паника в его окружении, борьба за власть. Это наверняка скажется на работе Генерального штаба. Закончится наступ­ление, войска будут выжидать, и тогда хлынут вперёд грязно-болотные час­ти Вермахта и чёрные орды Ваффен-СС. Они сомнут линии обороны, разорвут фронт и двинутся вперёд, дальше, на Москву. Нижний Новгород, Урал, займу т всю землю русскую, дойдут до родной Даурии, выйдут на берега Байкала, где он ловил омуля. За такой подвиг сделают фрицы Фёдора богатым чело­веком и будут работать на него крепостные, вчерашние колхозники, а рядом будут жить юнкера, герры и фрау, растить своих паулей и грэтхен и показы­вать им на него пальцем. Мол, смотрите дети, это — русский мужик, хоть и с тевтонским рыцарским крестом, но с грязными ногами и пьяной душой, Он хлещет себя в бане берёзовым веником и запивает самогон квасом. Смотри­те, дети, на русского дикаря с бумажником, набитым рейхсмарками. Это он проложил всем нам дорогу в богатую Сибирь, которая навеки теперь станет базой для великого тысячелетнего Рейха.

Фёдор мотнул головой, отгоняя черные мысли, Он может должен отомс­тить за смерть сотен тысяч людей, которых табунами гнали на смерть, в лагеря уничтожения, губили непосильной каторжной работой, заставляли за миску пустой баланды и пайку чёрного хлеба ломаться в карьерах, на ле­соповале, на отройках каналов и железных дорог, гнить в болоте, мёрзнуть в тундре, биться со вшами и блатными, которых поддерживали конвойные.

Сколько всего выпало ему за последние годы, Пограничник, бывший даурский казак, Федька Дулов, выдержал всё, скрипел зубами, сжимал кулаки, даже плакал беззвучно ночами, но выдюжил, не сдох на радость лагерным сатрапам. Его выдержку признал штабной офицер Сидорчук, теоретик танко­вых походов, последователь Тухачевского, и даже вор Бархан смотрел Фёдо­ру в рот и радовался, когда тот его сдержанно хвалил.

За эти годы душа его покрылась чёрной коркой безверия, Он сдавал себя тем, что жил одним днём. Прожил день, и, слава Богу. Выдержит ещё день. И следующий.

Тяжело было в колымском лагере, Он слишком много говорил о старой жизни, о казацкой вольнице, учил новобранцев, молодых крестьянских парней военной науке, какую ему преподал отец и деды, Это посчитали антисовет­ской агитацией и контрреволюционной деятельностью, Особист ещё хотел приписать связь с японской разведкой, но за войну с японцами на озере Хасан Дулов имел две благодарности от командования.

Уже в лагере они сдружились с Егором, вместе и написали заявление с просьбой отправить их на фронт. Обещали кровью искупить свою вину пе­ред Родиной. Что делать, если иного искупления Родина принимать не желала.

В штабных блиндажах с ними, офицерами-штрафниками, разговаривали сквозь зубы и откровенная неприязнь стояла в глазах командиров-фронто­виков. Штрафников отправляли на смерть, в бессмысленные "мясорубки" боя и глупо было протестовать на тему недальновидных приказов. "Вы хотели искупить кровью, — сказал ему как-то особист в присутст­вии командира полка, — так вот он, ваш шанс".

Тогда полегла вся рота, назад вернулось в общей численности меньше отделения, все израненные, но всё же тогда германские пулемёты захлебну­лись дармовой русской кровью, забросанные ручными гранатами.

Хотел Дулов плюнуть в лицо тому особисту, но сдержался, глаза при­крыл. Их перебинтовали, отправили обратно в землянку, на отдых, а ночью фрицы затеяли налёт, закидали бомбами и отбили плацдарм, взятый большой кровью и стараниями сотен бойцов.

Очутившись в концентрационном лагере, где содержались военноплен­ные не только Советской России, но и многих европейских стран, пообщавшись с бельгийцами, поляками, чехами, Фёдор кое-что понял, Русских пленных, измождённых и замурзанных, жалели и одновременно от них ждали чего-то такого, необычного, экстраординарного.

Других пленных, европейцев, поддерживал шведский Красный Крест, им вручали благотворительные посылки, дарили курево и кой-какие лекарства. Товарищ Сталин одинаково не приемлил буржуазный Красный Крест и плен­ных соотечественников, коих он официально объявил предателями, всех ско­пом, и оттого солдаты и офицеры Советского Союза были предоставлены только сами себе. Как могли, они помогали друг дружке, жили кучками, но доходяг среди них было не в пример больше остальных пленных. Тех дохо­дят, что рылись в отбросах, опухшие от голода, с потухшими глазами.

Дулов и пошёл к фрицам, чтобы не потерять человеческий облик, не расстаться с разумом. Его задело, что они никому не были нужны.

Теперь, встав на ноги, он всё чаще задумывался о Грядущем, о жиз­ни, когда эта проклятая война закончится. Должно же когда-то всё это кончиться. Что же будет тогда в мире?.. В Европе?.. В Советском Союзе?.. В Даурии?..

Их одели в советскую форму, в милицейское обмундирование, малость поношенное, обтёртое. Каждый из них получил пистолет ТТ и автомат Судаева, сумку с гранатами. У Дулова и Сидорчука было ещё по дополнительному контейнеру с пластиковой взрывчаткой. Тархаунов поднял капот и запустил руки в мотор, проверяя бензопровод, кабеля и свечи. Всё было в поря­дке. Обслуга в центре была классная, но Сергей не упускал случая лично пощупать своего четырёхколёсного друга, погладить его по скатам, хлопнуть аккуратно дверьми, покачать рычагами.

Появился Ригель. Не сразу поняли курсанты, что инструктор был не в обычной чёрной эсэсовской форме, и не в полевом комбинезоне-хаки, а в такой же милицейской гимнастёрке с лейтенантскими погонами, с "сидором" за плечами, и автоматом ППС-43 на груди. Лицо его было сумрач­ным.

— Небольшое пополнение в группе, — улыбнулся кривовато штандартен­фюрер СС Зингер, который посчитал своим долгом лично проводить диверсионно-террористическую команду. — С вами полетит ваш покровитель, Отто Ригель. Он лично постарается всё устроить и выведет вас потом на ближайшую базу СД, откуда вас переправят на юг и перевезут через гра­ницу с Турцией. Для вас война на этом закончится. Доблестные немецкие воины сделают всё остальное.

Два затянутых в кожу перчатки пальца коснулись козырька фуражки, и Зингер отошёл к своему "Май Баху". Ригель скомандовал готовность к по­садке.

Тархаунов въехал по пандусу внутрь транспортного чрева самолёта и остановился, Техники быстро закрепили колёса и натянули тросы растя­жек, которые будут удерживать "виллис" во время манёвров полёта, Осталь­ные диверсанты, во главе с Ригелем, забрались по приставной лесенке и уселись в ряд на жёсткой скамье. Подошёл и устроился рядом Бархан.

— С парашютом будем прыгать? — спросил он у Ригеля, — А как же ма­шина?

— Самолёт сделает посадку на сельском аэродроме. Потом улетит обратно.

Было видно, что инструктор нервничает.

— Давайте выпьем, за удачу, — предложил Дулов. Все сразу зашевели­лись, Во флягах была настоящая водка, и водитель сразу притащил откуда-то отопку алюминиевых стаканчиков.

— Для этой цели приготовил, — улыбнулся щербатой улыбкой Бархан. — Специально.

Дулов налил во все стаканы. Ригель не протестовал, а тоже взял свой стаканчик.

— Ну, вздрогнули, — высказался Тархаунов и первым опрокинул свою посудину, И блаженно потянулся, — Красота!

Дулов и Сидорчук тоже выпили раз ом, а Ригель всё тянул водку ме­лкими глотками, глядя перед собой.

— А то, оставайтесь, — придвинулся к нему Бархан, — чего вам здоро­вьем-то рисковать. Вернётесь обратно, скажете, что всё благополучно, напу­тствие дал и — вся недолга.

— Отставить разговорчики, оборвал его немец. Операцией буду командовать я. Когда очутимся в Москве, слушать Сидорчука. Номинальный ко­мандир патруля — он. Я буду только корректировать его команды. Вопросы есть?

— Пока нет, — заверил инструктора Бархан, Но могут появиться позже.

— Много разговариваешь, — буркнул Сидорчук, старшина.

— Есть, товарищ майор, — вскинул руку к пилотке Сергей, который выше рядового в нашей армии так и не поднялся, а тут вдруг стал "старшиной".

Посидев немного с русскими, Ригель поднялся и ушёл к пилотам. Воспользовавшись отсутствием немца. Тархаунов снова забулькал флягой. Егор пить отказался, а Фёдор протянул Бархану стакан, Когда еще придётся отведать русской, да и придётся ли?

Самолёт натужно гудел, поднимаясь над плотной облачностью. Фюзеляж был тщательно закрыт, видно ничего не было, но Дулов себе представлял всю картину, как "Юнкере" сейчас пробивает клубящуюся пелену и вырыва­ется на звёздные просторы. Ватную тишину рубили пропеллеры легированной стали.

Бархан напевал блатную балладу, притопывая в такт каблуком сапога, а Егор молча сидел, опустив крупную голову мыслителя.

— Эй, майор, — толкнул его коленом Дулов. — Как думаешь — выдюжим?

Сидорчук глянул ему в глаза и отвернулся, а водитель тем временем начал высвистывать "Мурку".

— Не свисти, Бархан, денег не будет, — повернулся к нему Дулов.

— Да ты что, — расплылся в улыбке "старшина", — с такими мужиками, да без башлей. В жисть не поверю.

Тем временем вернулся Ригель, Он повёл носом, хмуро глянул на Бархана. "О, дос рашенс".

— Приготовьтесь, Скоро будем снижаться.

— Мы за линией фронта? — спросил Сидорчук.

Ригель кивнул и пояснил:

— Над фронтом прошли на максимальной высоте. Теперь просьба сиде­ть смирно. Пилоты будут садиться по приборам.

— Может, прямо на Красную Площадь? — хохотнул Бархан, Бензин бы сэкономили.

Ригель его игнорировал, разговаривал вполголоса о Сидорчуком. Тот кивал или отвечал междометиями, Фёдор задремал.

Разбудил его резкий толчок. К его лицу склонился Ригель.

— Не слышишь? — прошипел эсэсовец. — Прибыли. Бархан был уже в "виллисе", завёл двигатель с пол-оборота. Перед капотом внезапно открылся проём. Это пилоты опустили створку.

— В машину, — скомандовал Ригель, и все набились в автомобиль. Бар­хан газанул и "виллис" лихо выпрыгнул наружу, Дулов оглянулся и увидел, как махина "Юнкерса" удаляется. Загудели пропеллеры, и транспортник поднялся в воздух.

— Быстрее, быстрее, — торопил водителя Ригель, — уходим.

— Куда ехать-то? — спросил недовольно Бархан. Чувство, что он на сво­ей земле, придавало ему уверенности.

— Поворачивай налево, там будет дорога на Высоковск, лесок, за ним спуск к оврагу.  Там и пересидим до утра.

Машина была закрыта брезентовым пологом, Сидорчук включил фонарь, прикрыл рефлектор рукою. Ригель развернул подробную карту.

— Вот здесь мы, там — Высоковск, а от него приличный тракт до самого Клина. Завтра же будем в Москве.

Дремота, которая сморила было в полёте, куда-то делась и Фёдор при­слушивался к тишине, Вдруг обвалилось сердце.

— Матерь божья, ведь мы дома.

Шепнул вроде едва слышно, а к нему повернулся Егор и Ригель уста­вил прищуренные глаза и даже Тархаунов повернул бледное пятно лица.

— Прибыли, говорю, — пояснил Дулов,

Как Ригель и обещал, въехали в лесок, за которым начинался овражек. Укрыв машину от постороннего глаза, Тархаунов тормознул. Ригель от­крыл дверцу и прислушался. Стояла тишина.

— Переждём здесь пару часов, — объявил гауптштурмфюрер в лейте­нантском облачении, — и двинем дальше. Готовьте продукты.

Фёдор соорудил костерок таким образом, что видно его почти и не было. Дым уходил в кустарник и таял там. Над костром разогрели консервы, сухой паёк со складов Красной Армии, жирную тушёнку. Тархаунов жадно выцарапал банку алюминиевой ложкой и отодвинулся в тень, где едва слышно забулькало.

— Старшина! — строго спросил Сидорчук и водитель вернулся обрат­но. Глаза его блестели. Вперёд выдвинулся Ригель.

— Послушай-ка меня ты, русский, приказываю тебе слушать команды и унять свой нрав. Если ты соберёшься и сделаешь свою работу до конца и максимально аккуратно, то службы фюрера ...

— Да катись ты с фюрером своим, неожиданно изогнулся Бархан и оттолкнул от себя эсэсовца. Тот попятился и неожиданно захрипел, а потом сел на землю, рядом с костром.

Сидорчук и Дулов обомлели, а Ригель всё силился подняться. По гимна­стёрке расплывалось багровое пятно, а из груди торчала рукоятка ножа, ко­торый Бархан последний час прятал в рукаве.

— Всё, мужики, улыбнулся водитель, — я освободил вас и от фрица, и от всех обязательств перед Германией, Что мы — смертники? На первое время башлей нам хватит, а потом я научу вас, откуда их можно брать, ско­лько надобно.

— Руссише швайн!

Ригель, склонившийся к самой земле, вдруг рывком приподнялся, наста­вил руку на Бархана. Щёлкнул выстрел, сверкнуло пламя и Тархаунов отлетел прочь. Фёдор упал на немца, вывернул ТТ из руки. Сидорчук зажал Ригелю рот. Тот дёрнулся несколько раз и затих.

Серёга лежал на спине, Губы его шевелились, но глаза уже ничего не видели. Пуля вошла в грудь снизу и должно быть застряла в голове. Через минуту он был уже мёртв.

— Что делать будем, майор? — спросил Дулов, глядя на два трупа, которые положили рядом.

— Бессмыслица какая-то, — дёрнул головой Сидорчук — Похороним этих и ... двинем в столицу.

— Но нам не справиться вдвоём, — уверил товарища Фёдор.

— Утро вечера мудренее. В Москве разберёмся.

Глава 6. Геннадий Вахрушев

© Copyright 2004