Александр Барышников

Клад Соловья-Разбойника

Серия 6

Ларо

            Смолкли в Ваткаре звуки русской речи, быстрокрылые ушкуи растаяли в синеве нижнего плеса, улеглись волнения последних дней, и в душе Григория зашевелился червячок неприкаянной сиротской тоски. Не было у кузнеца обиды на ваткарцев, не было и радости от их приветливых, но все-таки чужих речей, и все чаще поглядывал он в ту сторону, где зарастали травой родные пепелища. Не было радости от щедрых угощений, не было счастья от душевной ласки князя. И в конце концов Григорий засобирался в дорогу.
            — Благодарствую, княже, за хлеб-соль, за меды твои крепкие, за привет и уважение, — говорил он Выру, — да, вишь ты, пора и мне восвояси. Может, встречу кого из своих. А ежели не встречу — все одно дивный тот холм стал мне роднее родины, он мне душеньку согреет. Да и могилу женки моей доглядывать надобно.
            — Не пленник ты в Ваткаре, — отвечал Выр. — Мы тебя почитаем гостем своим, и если что задумал — препятствовать не станем. А за чудиновские разбои прости, если можешь.
            — Бог простит. — Григорий чинно-смиренно перекрестился и надолго замолчал.
            Ваткарский князь подарил дзючу одну из лучших своих лодок, велел загрузить ее провизией и вином, туда же уложили кое-какую лопотину, пару новых сапог, справную шубейку, топор, горшки, веревки...
            — По-божески, княже, ой по-божески, спасибо тебе, — растроганный кузнец низко поклонился Выру и полез было в лодку.
            — Куда же ты на ночь глядя? — с доброй укоризной спросил хозяин Ваткара. — Оставайся, заночуешь, а завтра на зорьке и отчалишь.
            — Оставайся, Григорий, — попросила Люльпу и ласково улыбнулась. — Еще не всем словам своего языка научил ты меня.
            — И то правда,— согласился кузнец и вышагнул обратно на берег. С легким сердцем вернулся он в дом князя, ведь всего одна короткая летняя ночь отделяла его от долгожданной дороги.
            За столом Григорий был весел и словоохотлив. Приняв изрядную толику княжьего вина, он повел досужий разговор о жизни земной и небесной.
            — Вот ты, княже, нехристь, конечно, уж прости за обидное слово. Делами же своими угоден ты Господу нашему, и если б захотел ты сменить веру свою, то тебе, пожалуй, и вовсе цены бы не было.
            — Вера моя, — отвечал Выр, — завещана мне моими предками. И отец мой, и дед, и прадед поклонялись великим вотским богам и искали у них защаты и помощи.
            — Да разве ж могут защитить и помочь деревянные боги?
            — Но ведь и на твою долю немало несчастий выпало, — хитро щурился Выр. — Куда же смотрел великий бог дзючей?
            — Мой Бог, — наставительно отвечал кузнец, — учит меня терпению и смирению, и чем больше я маюсь на грешной земле, тем пуще любит он меня.
            Они долго говорили, подкрепляясь вином и мясом, и под конец беседы Григорий так возлюбил радушного хозяина, что поведал Выру об истинных намерениях ушкуйников.
            — Ты, княже, — поучал захмелевший кузнец, — не спеши дань свою везти к булгарам. Ох, не до тебя им будет очень скоро! Коли воевода-батюшка не успеет этих настигнуть да серебришко вогульское у них отнять, так он, пожалуй, и до самой столицы доберется. Он, княже, хану булгарскому память отшибет, тот и забудет про твои недоимки. Пей, княже, не оглядывайся!
            Весть эта сильно встревожила Выра. При любом исходе дела владыка Булгарии может потребовать ответа от ваткарского князя — почему пропустил гостей незваных, почему не упредил об опасности? Долго старый князь ворочался с боку на бок, напрасно призывая потерянный сон...
            В своей уютной постели тихонько плакала Люльпу. В тот миг, когда большие быстрые лодки дзючей растворились в речной дали, в душе девушки зародилась надежда на то, что рано или поздно паруса ушкуев забелеют в конце нижнего плеса, и ее Светобор вновь ступит на ваткарский берег. Без этой надежды незачем было жить, все сущее становилось бессмысленным без веры в грядущую встречу. Ожидание стало главным и постоянным делом.
            Слова Григория безжалостно разрушили эту надежду, погасили эту веру, сделали бесплодным это ожидание, ибо каждый из вотов с младенчества усваивал и принимал, как должное, несокрушимое могущество Булгуара, и даже самые смелые воины в самых тайных своих мыслях никогда не посягали на его владычество. И то, что дерзкие пришельцы так безрассудно бросились в берлогу булгарского медведя, означало только одно — они никогда не вернутся назад...
            В самую глухую пору ночи Выр забылся тяжелым сном, и привиделся ему отец — в простой рубахе, потный и веселый, князь Кутон ловко сидел на верху новенького сруба и быстро-быстро тюкал по бревну сверкающим топором. "Отец! — крикнул Выр, но не голосом, а как бы в мыслях своих. — Зачем ты взялся за эту работу? Разве мало у нас хороших плотников?" Но отец не отвечал, даже головы не поворачивал, только все громче и громче тюкал топором по бревну, от этого неостановимого стука Выр проснулся и вдруг...
            ... и вдруг понял, что не топор князя Кутона, а сторожевой барабан тревожно грохочет в ночи, по дому бегают испуганные люди, и десятник Сюр яростно трясет его, Выра, за плечо.
            — Князь! Князь! — ошалело кричал десятник. — Проснись! Ларо штурмует Ваткар!
            — Что? — растерянно спросил Выр, наспех одеваясь. — Как это? Где он?
            — За мной!
            Задыхаясь, Выр добежал до дома воинов и из сеней его вскарабкался по лестнице на площадку Воротной башни. Ужасное зрелище открылось его воспаленным бессонницей глазам: прямо перед ним буйными кострами горели крыши ваткарского посада, как будто гнев бога Солнца пролился на землю; обезумевшие жители с воплями метались меж полыхающих строений, огни пожара окрасили зловещим багрянцем косматое подбрюшье наползавшей из-за реки огромной тучи; а под стеной башни копошились черно-багровые фигуры нападавших, которые со злобным восторгом, с воем и визгом били длинным бревном в дубовые ворота, и при каждом ударе обреченно стонали и гнулись доски ворот. Редкие стрелы растерянных, не пришедших в себя защитников иногда достигали цели, но на смену убитым и раненым подходили новые воины Нижнего племени.
            — Ларо! — крикнул Выр.
            — А-а! — торжествующе отозвался разгоряченный штурмом вождь.— Вот и князь проснулся! Прости, что разбудили!
            Нападавшие на какое-то время остановились, держа тяжелое бревно наготове.
            — Что ты хочешь? — громко спросил Выр.
            — Я хочу вволю порезвиться на твоей тризне! — дерзко отвечал Ларо.
            — Сюр, — тихонько позвал князь.— Проберись со своими воинами к посадским, захвати побольше оружия...
            Десятник Сюр молча скрылся в черноте лаза.
            — Ларо! — крикнул Выр. — Если тебе нужна моя жизнь — возьми ее, но не трогай Ваткар.
            — Нет! — гордо и непреклонно отвечал Ларо. — Сначала я возьму Ваткар, а жизнь твоя пойдет впридачу.
            * * *
            Одиннадцать ваткарских всадников мчались по ночному полю в сторону Большого леса. Ты прав, белокурый чужеземец, думал скакавший впереди десятник Чабей. Я был сильнее, но ты оказался хитрей и коварней. Ты одолел меня, оросил моей кровью мою родную землю, но я запомнил твой урок. Ты прав, хитроумный дзюч, — не всегда побеждает тот, кто сильнее. И если, благодаря твоей науке, доведется нам встретиться вновь, я подойду к тебе и первым протяну руку...
            На площадку Воротной башни выбрался запыхавшийся Керчом, подбежал к перилам, бесстрашно свесился вниз.
            — Остановитесь! — возгласил он.— Великие боги покарают вас за ваши злодеяния, они пошлют на ваши головы все возможные несчастья, а после окончанья земной жизни не примут ваши бесчестные души в лазурные...
            — Великие боги, — гневно прервал его Ларо, — покарают тех, кто продался проклятым чужакам, которые изгнали великого жреца Уктына...
            — Ты не прав, Ларо! — вновь вмешался Керчом. — Ты ошибаешься, потому что низкие страсти помутили твой разум...
            Выр поспешно спустился в город, мысленно заклиная богов дать жрецу силы как можно дольше отвлекать нападавших своими проповедями. Встревоженная Люльпу стояла на крыльце княжеского дома, из-за плеча ее мертво белело лицо Гырыны.
            — Где Григорий? — спросил Выр, стараясь выглядеть спокойным.
            — Он спит, — тихо отвечала девушка. Князь прошел в дом и принялся будить храпевшего кузнеца. Тот, наконец, открыл мутные глаза.
            — Вставай, Григорий! Беда!
            Дзюч отозвался по-русски, с трудом поднялся на ноги, жадно осушил недопитый с вечера туес с вином. Выр хорошенько тряхнул кузнеца за плечи и, глядя ему прямо в глаза, строго попросил, почти приказал: — Спаси моих детей!
            Тон княжеского голоса враз протрезвил Григория, глаза его прояснились.
            — Да что случилось-то? — спросил он озабоченно.
            — Война пришла в страну вотов, и нет от неё спасения. Горит ваткарский посад, а в ворота ломятся враги.
            Григорий вспомнил вдруг, как горела его деревня на холме, как хозяйничали в ней незваные гости, черная лапа тайного злорадства мягко погладила его душу, но он тут же отогнал греховное чувство, и глаза вотского князя, наполненные скорбью, отчаяньем и мольбой, были в том главными помощниками.
            — Твой бог учит быть милосердным к несчастным, и если любишь своего бога, ты должен спасти моих детей.
            — Но что я могу сделать? — озабоченно спросил Григорий.
            — Вотская земля не укроет беглецов, потому что она гибнет в пожаре войны. Но ты можешь увезти моих детей в страну дзючей. Твои соплеменники сильны и отважны, они смогут защитить Люльпу и Гырыны.
            С улицы донеслись глухие удары — нападавшие возобновили штурм города.
            — Возьми мое серебро, моих коней, возьми все, что хочешь, но помоги хотя бы ради своего великого бога. Помоги, Григорий! Если ты спасешь их, если мне удастся случайно уцелеть в этой кровавой бойне — я поверю в твоего бога и отрекусь от своих небесных покровителей, которые так равнодушно наблюдают гибель Ваткара.
            В дом ворвался расхристанный Потон.
            — Князь! — завопил — он.Лучники Ларо убили Керчома, ворота трещат, наши воины с трудом сдерживают лезущих на стены врагов. Что же ты отсиживаешься в доме?
            — Успокойся! — гневно оборвал его Выр. — Твой князь сам знает, где ему находиться. Ступай!
            — Хорошо, — решительно сказал Григорий, когда воин выскочил вон. — Не могу ничего обещать наверняка, но в одном ты можешь быть уверен — сил своих и самой жизни не пощажу для спасения дочери твоей, и если удастся уберечь ее, то и воевода-батюшка мне спасибо скажет.
            Такой поворот разговора явно обрадовал Выра.
            — Да, да! — воскликнул он.— Я знаю, что они любят друг друга — отцовское сердце не обманешь. Спаси ее для Светобора, для жизни, любви и счастья.
            Они вышли на крыльцо, на ступеньках которого скорчился плачущий Гырыны.
            — Где Люльпу? — спросил Выр. Гырыны не ответил — его била крупная дрожь, зубы княжича стучали, слабые стоны исходили из тщедушной груди.
            — Эй, кто-нибудь! — крикнул Выр.
            Пробегавший мимо с огромной вязанкой стрел воин остановился.
            — Где моя дочь?
            — Она там, на башне! — крикнул воин и сорвался с места.
            — Седлай трех — лошадей,быстро сказал князь Григорию,— серебро навьючишь на четвертую. Уйдете из города через Княжью башню.
            — Сделаю, — отозвался дзюч.
            Первое, что увидел Выр, вскарабкавшись на площадку Воротной башни, было распростертое тело Керчома. Глаза жреца недвижно уставились в перекрытие башни, из черной дыры на горле еще струилась кровь, а рядом лежала короткая стрела с опереньем Нижнего племени — похоже, мужественный Керчом успел вырвать ее из своего умирающего тела... Выр в бешенстве схватил стрелу и замахнулся переломить ее через колено, но тут же услышал голос дочери.
            — Зачем? — крикнула Люльпу.— Дай сюда — у нас мало стрел!
            Выр поднял глаза и невольно замер — она стояла, крепко сжимая лук, у самого края площадки, глаза ее светились. щеки горели, неприбранные со сна волосы разметались по плечам, а сзади до самого оврага бушевал пожар, колеблющийся свет которого сказочно освещал ее стройную фигуру, и все это сливалось в неправдоподобно ужасный и невыносимо прекрасный сон — возможно, последний прекрасный сон в жизни старого князя.
            Люльпу выхватила у отца стрелу и пустила ее вниз, в гущу нападавших.
            — Ага! — торжествующе крикнула она.— Одним бешеным псом меньше!
            — Пойдем,— умоляюще сказал Выр и, сжав в ладони узкое девичье запястье, повлек дочь к черному лазу.
            — Пусти! — вырывалась девушка.— Не мешай мне, пусти же!
            Внизу что-то страшно хрястнуло, радостный вопль нападавших взметнулся ввысь, к багрово-черной туче, и Выр невольно шагнул вперед, к дубовым перилам площадки. Почуяв слабину, воины Ларо отходили назад, чтоб с разбега нанести последний сокрушительный удар по воротам. Они особо даже не спешили — конец был близок.
            — Эй, князь! — задиристо крикнул Ларо. заметивший Выра. — Где же твои храбрые дзючи, которым ты продался и за чьей спиной ты отсиживался все эти дни?
            Кровь шумела в висках Выра, и шум этот становился все громче.
            — Что же они не спешат тебе на помощь? — не унимался Ларо.
            Отец, неужели ты по-прежнему беззаботно тюкаешь по бревну мирным плотницким топором? Разве ты не видишь, как гибнет построенная тобою крепость? Разве ты не замечаешь смертельной опасности, нависшей над твоим сыном, твоими внуками, жителями твоего города?
            — А! — развеселился Ларо. — У храбрых дзючей есть более важные дела — они стреляют по воронам!
            Воины Ларо захохотали так, что даже выронили из рук тяжелый таран. Но Выр не заметил этого — шум в его висках стал еще громче, он превратился почти в грохот, и в этот грохот как-то незаметно вплелись нелепые, неуместные для смертельного боя звуки мирной жизни... Выр посмотрел налево, в сторону Луговой башни, за которой лежало темное ночное поле, и ничего там не увидел, но сердце его радостно забилось — Выр почувствовал, что оттуда, из этой темноты, спешит помощь, посланная великим воином Кутоном. Чуть заметная усмешка скользнула по лицу старого князя.
            — Эй, Ларо! — бодро крикнул он.— Зачем мне дзючи, когда с твоей шайкой (и тут Выр все окончательно понял!) могут справиться и бараны?
            Теперь он наверняка знал, что означает этот дробный топот вперемешку с нечеловеческими воплями и завываниями. Но Ларо. задетый за живое, не обратил внимания на нарастающий звук.
            — Да, князь! — кричал в ответ вождь Нижнего племени.— Твои воины очень похожи на баранов, и будь уверен, что мои храбрые алангасары обломают им рога!
            Грохочущая, завывающая живая лавина как-то разом надвинулась слева, из-за угла Луговой башни, и теперь уже невозможно было не заметить ее неотвратимое приближение. Во главе ваткарского стада, безжалостно погоняемого воинами Чабея, летел разъяренный черный бык, которого Керчом готовил для жертвоприношения в день праздника бога Солнца... Нападавшие поняли грозившую им опасность и отхлынули от стен. С отчаянными криками, толкаясь и падая, они бросились врассыпную. Но с одной стороны высилась стена Ваткара, и с этой стены, сопровождаемые восторженными криками, густо летели стрелы защитников города. С другой стороны горел посад, меж догорающих его костров вдруг выступила незаметно собранная десятником Сюром разобиженная, разгневанная ваткарская голытьба с дубьем, топорами, вилами и полыхающими факеламию. Оставался один путь — вдоль стены в сторону Береговой башни, под градом стрел справа, под ударами свирепых посадских мужиков слева. И воины Ларо, побросав оружие, кинулись во все лопатки по этому страшному пути, а в затылки им уже дышало косматое, устрашающе громогласное, многоголовое чудовище.
            Выр смотрел на проносящееся внизу стадо, и сердце его больно сжималось — все это богатство наживалось годами, в поте лица, и все или почти все эти могучие быки, ревущие бараны, упитанные кони воинов, посадские овцы, козы и клячи, должны были погибнуть, рухнув с ваткарского обрыва в воды Серебряной реки...
            По другую сторону бегущего стада, как раз напротив Выра, стояла невесть откуда взявшаяся посадская баба. Она зорко оглядывала скотину и вдруг, бесстрашно кинувшись вперед, с воем повисла на рогах мосластой пестрой буренки.
            — Дочка! Доченька! Домой! — кричала она, тащась по земле за не враз остановившейся коровой.
            — Глупая! — возмущенно заорал муж бабы, рыжий мужик с бородавкой на щеке.— Куда домой? Сгорел твой дом! Не срами меня!
            Мужик за волосы оттащил воющую жену, замахал на корову горящим факелом: — Пошла, Дочка, вперед! Топчи их копытами! Да рогами их, рогами!
            Ларо, перехватив щит в правую руку и прикрываясь им от стрел, бежал среди своих воинов и с ужасом смотрел на приближающуюся кромку обрыва. То и дело ему приходилось перепрыгивать через тела убитых, и каждый такой скачок болью отдавался в сердце — на глазах таяла военная мощь Нижнего племени, а ведь вырастить и обучить воина гораздо труднее, чем выкормить самого мощного быка. Старый князь опять обошел его! Больно дрожала и корчилась в муках бессильной ярости душа Ларо, и невыносимо, просто нестерпимо было думать о том, что вот сейчас, через несколько мгновений, он навсегда расстанется с земной жизнью, так и не отомстив проклятому Выру.
            Ларо скрипнул зубами, резко остановился, отбросил прочь щит и саблю, медленно развернулся в обратную сторону. Вскоре он остался совсем один на освещенном пожаром пространстве, и в недвижной его фигуре было столько решимости, таким спокойным было лицо вождя, что враз утих посвист стрел — защитники города изумленно впились глазами в безумца. Прошло несколько томительных мгновений, и вот грохочущее стадо придвинулось вплотную...
            Ловко увернувшись от черного быка, отшвырнув ногой весело взбрыкивающего козленка, Ларо с отчаянным бесстрашием пружинисто прыгнул на шею облюбованного издали гнедого жеребца и мертвой хваткой сцепил длинные руки на пушистой его гриве. Испуганный конь, заржав, взметнулся на дыбы, подбросив вверх неожиданную ношу, и этот мощный рывок был расчетливо использован — Ларо гибкой змеей извернулся в воздухе и прочно угнездился на горячей конской спине. Захваченный стадным чувством, жеребец скакнул вперед, и тут же безжалостная рука рванула его за левое ухо. Жеребец утробно захрапел и повернул налево. Расталкивая горячие туши, подминая под себя скотскую мелочь, конь и человек выбрались на берег грохочущей живой реки.
            — Уйдет! — крикнул кто-то на стене, и от этого крика враз прошло оцепенение, и тут же засвистали стрелы, но Ларо, перемахнув уцелевшую чью-то изгородь и попутно свалив ударом ноги растерявшегося мужичка с вилами, уже петлял между догорающих хибарок посада.
            ...На недлинном пространстве от Береговой башни до обрыва ваткарское стадо, настигшее уцелевших воинов Нижнего племени, смешалось с ними в общую кучу, и все это орущее, ревущее, воющее скопище посыпалось с крутого берега. Разбилась сонная гладь реки, грязью и кровью замутились ее чистые воды, и по всей округе, по спящим лесам и лугам, разнеслись крики гибнущих людей и животных...
            Когда Ларо оказался в прохладном сумраке речного берега, силы оставили его. Вождь с трудом сполз с коня и рухнул в траву. В сотне шагов выше по течению вода у берега под обрывом кипела и бурлила — там бесславно погибали остатки его воинства.
            Не в силах слышать криков о помощи, он зажал уши ладонями и зарылся лицом в упругие стебли. Слезы бессильной ярости жгли его щеки, он стонал и тихонько завывал; отдышавшийся жеребец, казалось, почуял безутешное горе человека и, угнув длинную шею, мягко тыкался теплыми ноздрями в слипшиеся волосы Ларо. А может, понимал он своей чуткой душой, что плачущий этот человек спас его от неминуемой гибели, и был благодарен за свое невероятное спасение.
            В дальнем шуме и криках, в ближнем шелесте листвы и журчанье воды невозможно было услышать крадущихся шагов — посадские мужички подошли неслышно, в суровом молчанье обступили лежащего, один из них отвел в сторону тревожно заржавшего коня.
            — Вставай, Ларо! Встречай смерть свою!
            А может, это и к лучшему, подумал Ларо. Лучше умереть, чем жить с таким позором. Стыдясь самого себя, он вспомнил хвастливые слова о храбрых алангасарах, которые смогут обломать рога ваткарским баранам. Не смогли... Только б не заметили слез на лице его.
            — Вставай, Ларо! — повторил кто-то.
            Хорошо, что он примет смерть от рук этих людей — думать о гибели под копытами или на рогах бессловесных тварей было просто невыносимо...

Келей