Александр Барышников

Клад Соловья-Разбойника

Серия 4

Рассказы Григория

            Вотская земля встречала ласковыми лучами восходящего солнца солнца, веселым гомоном птах, свежим духом просыпающегося леса. Под порывами теплого ветра уходящее вдаль зеркало реки дробилось на множество осколков, и они весело покачивались, пуская светлые блики на прибрежные кусты и красные береговые обрывы. Разгорелось и вовсю полыхало благодатное красное лето.
            По средине Серебряной реки, могучим речным стрежнем, шла вниз по течению стремительная и грозная ушкуйная дружина. Тугие крупы ушкуев легко скользили по водной глади, поскрипывали деревянные ребра, обтянутые медвежьими да бычьими шкурами, негромко, впотайку, покрикивали веселые кормщики, враз вздымались и падали длинные весла, вырывая у реки сверкающие ожерелья брызг. Взрезанные ушкуями воды тихо расходились к берегам протяжными бороздами, и концы их с влажным шорохом катились по прибрежным пескам, пенились в кустах и корягах, пугая сонных налимов и шуструю рыбью мелочь.
            По совету Григория Светобор решил подкараулить булгар на острове, который полоняник со слов вотов называл Зеленым. Всю ночь работали веслами, в самую сутемень достигли устья Вотской реки и благополучно, не поднимая шума, миновали спящее селение, которым, по словам Григория, правил молодой вождь Келей. Через малое время добрались до булгарской крепости; обсушив весла, без единого звука сплавились мимо. Не страшна была крепость, но ее обитатели могли предупредить идущих сверху булгар, и отбить у тех вогульское серебро стало бы гораздо труднее. Ниже по течению, в устье впадающей слева речки, оставили доглядчиков — следить за крепостью. И вот теперь Светобор нетерпеливо поглядывал вперед — Солнце разгорается, новый день начинается, пора схорониться в укромном месте.
            — Ну где он, твой Зеленый остров? — спросил, не выдержав.
            — Скоро, воевода-батюшка, — отвечал Григорий. — Последний поворот остался. Бывал я в Ваткаре, еще до полона, возил серпы да топоры на продажу. Да вон, вон речка слева впадает, сразу после нее поворот, а там рядышком...
            За поворотом обнаружился уютный плес, окаймленный слева высоким красным обрывом, а противоположный низменный берег курчавился буйными зарослями ивняка. Ниже по течению и впрямь виден был заросший ивняком кусок суши, отделенный от правого берега нешироким рукавом Серебряной реки.
            Через малое время высадились на острове, привычно втащили на невысокий бережок и спрятали в кустах ушкуи. Островок был невелик, все туда не вошли, и часть дружины схоронилась в зарослях лугового берега. После немудреного завтрака залегли отдыхать, ждать булгар.
            — Быкодер сказал — ночью,негромко завел воевода,— что ты на Вятшую реку собирался. Дошел ли?
            — Дошел, воевода-батюшка,— со вздохом отвечал Григорий, и Светобор почувствовал, как тревожно и сладко замерло сердце.
            — Какая она? — спросил совсем тихо, с трудом сдерживая волнение души.
            — Река немалая, сам видишь,— обстоятельно отвечал Григорий, не замечая, как удивленно и чуть разочарованно дрогнули брови Светобора.— Места дивные, обильные, Богом не обойденные, да только скажу я тебе, воевода-батюшка, что царствие Божье не на берегах далеких, не в угодьях богатых — оно в душе человеческой, и коли есть, то везде человек живет да радуется, а коли нет — хоть всю землю насквозь пройди, все проку не будет.
            — У всякого о том свое понятие,— уклончиво отвечал Светобор.— Есть то царствие или нет его — мне неведомо, и невелик толк спорить о неведомом да незнаемом. Ты лучше о Вятшей реке расскажи.
            Григорий, подумав, согласно кивнул.
            — Был я с женкой своей, да с нами еще несколько справных мужиков. От Гледенской крепостицы двинулись мы на восхожую сторону и через какое-то время вышли в верховья неизвестной речки. Места там пустынные, чащи непролазные, пришлось вязать плоты и спускаться плавом. Так добрались до большой реки и поплыли вниз по течению. Имени той реки мы не знали, но очень она нам поглянулась. Через несколько дней увидели на правом берегу дивный холм, у коего решили остановиться. Глядь, а на том холме люди живут, дымок, вишь ты, колечками завивается. Подкрались, прислушались, а там по-нашему говорят, по-русски. Не стали мы дальше таиться, вышли, поклонились. Приняли нас хорошо, и решили мы остаться.
            Жили там несколько стариков, да непростые старики-то оказались. Ты, воевода-батюшка, слушай да дивись, как мы тогда подивились. Много лет назад в Новгороде случилась встань великая в черных людях, что для новгородского мира не в диковину, но на тот раз через край много пролилось крови на Волховском мосту, дворов богатых пограбили несчитано, Господы побили немеряно. С великими трудами ватажка мужей лучших, мужей вятших новгородских вырвалась из города и схоронилась в лесах, что пролегли от Новгорода на восхожую сторону, встречь солнцу. Сколько они плутали — неведомо, но вышли на ту реку и поселились на том дивном холме. Вишь ты, как учинилось-то... Все потеряли — власть, богатство, осталось только имя гордое — мужи вятшие, это имя и дали реке, их приютившей.
            — Слышал я эту притчу,— не удержался Светобор.
            — Вот-вот! — обрадовался Григорий и продолжил свой — рассказ.Поначалу жили тихо, неприметно, оглядывались, приноравливались. Потом уж ходили с миром в вотские селенья, что ниже по реке, просили женок себе — как без справной женки в хозяйстве? Гордость гордостью, но и жить как-то надо. Воты женок дали, и опять хорошо: где свадьбы, там и мир-согласье. Так и жили на холме своем над Вятшей рекой. А старики, которые нас приветили,— это уж внуки тех первых-то...
            Они, старики, и рассказали, что незадолго до нашего появления пришли сухим путем, на конях, чудины из деревни Лодза, с Вотской, вишь ты, реки. Год был неурожайным, а дань платить надо — ваткарский князь требует, а его булгары теребят. Вот и задумали чудины рабами откупиться. Пришли напрямки, ночью через реку переправились, утром напали на сонных... Убыло народу на холме, вот почему старики так нам обрадовались. Ну, стали мы жить. Чудины, вишь ты, кузнеца увели, пришлось мне пробовать. С Божьей помощью да своим разуменьем освоил я это дело — жизнь-то, воевода-батюшка, научит сухарики грызть... Не год, не два горно раздувал, молотом махал, и очень уж по душе было мне это рукомесло. Да и как без кузнеца в деревне? Худо, воевода-батюшка. Так я в кузне своей мудрил, бывало, ночь напролет, до самой зорьки утрешней. Женка моя на шаг от меня не отступает — то мех качает, то золу выгребает, да мало ли...
            Вот и в прошлом годе так-то было, работали ночью, и случись ей во двор выйти. Слышу, крикнула она и тут же умолкла. Я и подумал про себя, мол, собаку приструнила — собака у нас была шибко ласковая, все, бывало, на грудь прыгала от радости. Вот так я и подумал, воевода-батюшка...
            А дело-то совсем другим боком обернулось. Снова налетела чудь болванская, мужиков самых непокорных да старцев нецеломожных посекли, девок, женок с чадами забрали в полон, животишко пограбили, скот угнали. Была деревня — и нету. А я в кузне своей каленым прутом от них отбивался, да вот, вишь ты не отбился...— Григорий горестно вздохнул.— Кузнец им, вишь ты, понадобился, оттого и живым оставили.
            — Говор ихний разумеешь? — осторожно спросил Светобор.
            — Да куды ж деваться-то, воевода-батюшка? — отвечал Григорий.— С волками жить — по-волчьи выть. Говорят чудины на вотском наречии, молятся вотским богам. Дозорщик мой, Матан, бывало, целыми днями все что-то талдычит и талдычит. Поначалу невдомек мне было, а потом приловчился. Год ведь в полоне провел, воевода-батюшка, го-од, да уж и на второй пошло.
            — Оружием богаты здешние люди? — снова спросил Светобор.
            — В нонешно время как без оружия? Сабля да лук, нож да копье. Только скажу я тебе, воевода-батюшка, что по залезу супротив нас вельми слабы чудины, худо понимают залезную работу. Оттого, вишь ты, и меня в полон умыкнули, чтобы я наставлял их по этой части. Куды там! Уж и били меня, и вином поили, да разве ж я забуду им безвременную гибель женки моей... Так и сказал вождю ихнему, Коньы, что, мол, хоть на куски меня режь — не дождешься! А он подпрыгивает передо мной, как козленок трехнедельный, смех и грех, воевода-батюшка.
            — Так и не сказал? — вставил быстрое слово шустрый Якуня.
            — В ранешно время мирным вотам из нижних селений кое-что подсказывал,— признался Григорий,— а этим — нет! Ни словечка, ни полсловечка. Так они, окаянные, чего удумали — женить меня решили на девке своей, чтобы, вишь ты, совсем я чудином стал.
            — Девка баская была? — степенно спросил кормщик Кряж, мигнув товарищам синим оком.
            — Девка вполне... Девка справная,— обстоятельно отвечал Григорий.— Одно в ней неладно — вера, вишь ты, не моя, не христианская.
            — На мягкой лежанке да светец задувши — не все ли тебе едино? — опять спросил Кряж. Ближние ушкуйники засмеялись.
            — Тьфу, охальники! — в сердцах плюнул Григорий и словно подстегнул воинов, они захохотали дружно, заливисто, всласть.
            — Тихо! — поднял руку Светобор.— Говори, Григорий.
            — В деревне Лодза церковь ихняя стоит, навроде шалаша, внутри болваны деревянные, коим чудины молятся. Так вот старик из того шалаша стращал за непокорство на костре спалить, как чурку березову. А я и согласен — чем так-то маяться, лучше сразу отдать душу на покаяние, все едино голубка моя давно уж там дожидается...
            Григорий перекрестился и долго молчал. Похоже, воспоминания больно царапнули его душу, он вздыхал и отворачивал побелевшее лицо, словно высматривая чего на противоположном высоком берегу.
            — Кабы не — вы,заговорил он наконец,— гореть бы мне на костре. Не то обидно, что на костре, а то обидно, что на чужой стороне. Да, кабы не вы... Ой, воевода-батюшка! — спохватился он вдруг.— О важном чуть не запамятовал, по оружейной, вишь ты, части. В бою пользуют чудины диковину, о коей допрежь я и не слыхивал.
            Он вытащил из ближнего перевернутого на просушку ушкуя конец парусной веревки и стал показывать.
            — Смотри! Этакой длины кожаный поясок сгибают пополам, во сгиб каменье закладывают и вертят над головой, а как засвистит, один конец у пояска отпущают. Каменье-то и вылетает, да так ходко, что попадись на пути бычье чело — прошибет насквозь, не успеешь одуматься. Вот с этими свистунами держи ухо востро.
            Воины оживились, обсуждая новость. Светобор так и сяк складывал веревку, вертел над головой, примерялся.
            — Перун Сварожич с нами,— сказал он наконец. — Против новгородского меча да копья много не насвистишь. Сладим!
            — Истинно — молвишь,согласился Григорий.— Однако с большой ихней силой не стыкайся. Мало ли чего...

Приглашение Уктына