|
 Домой Приключения и фантастика Сборник рассказов
ВАЛЮТЧИК
(Лица, события и обстоятельства изменены, но факты, несомненно, имели место быть)
Случилось мне в начале семидесятых годов уже ушедшего двадцатого века окончить военное училище и в звании лейтенанта прибыть на Черноморский флот. С распределением на конкретную должность вышла заминка. Все мои сокурсники уже зарабатывали "фитили" на кораблях, а я — еще затаптывал ворс ковровых дорожек штабных коридоров, общаясь с флотскими кадровиками. Особенно я не переживал, полагая, что подобрать достойную службу для реализации моих исключительных способностей — задача непростая. Значительно позже я понял, что при плановой системе заявок на выпускников, запрашиваемое количество всегда превышает необходимое. Заявку в тот год неожиданно удовлетворили в полном объеме, что и сказалось на моей судьбе самым парадоксальным образом.
Каждый будний день в течение полутора месяцев я просиживал в кабинете одного доброжелательного кадровика — капитана третьего ранга, списанного из плавсостава ввиду его несовместимости с качкой. То есть по болезни. Морской. Он называл себя моим шефом, гонял с мелкими поручениями по флотским частям и оставлял дежурить на своем телефоне, отлучаясь по служебным или иным надобностям. Обычно, после обеда шеф отпускал меня домой в арендованную в частном секторе халупу с дворянскими удобствами, но божественным видом на море. Я чувствовал себя полноценным курортником южного берега Крыма.
Как-то утром шеф встретил меня вопросом:
— Ты какой язык, кроме русского, знаешь?
— Английский, — ответил я, забыв добавить стандартный анкетный шаблон: — читаю и перевожу со словарем, что не оставляет иллюзий у понимающего человека. Такая забывчивость вскоре вышла мне боком.
К вечеру я уже оказался прикомандирован в качестве переводчика на военное гидрографическое судно, уходящее через сутки в Средиземное море.
— Не психуй, — сказал шеф, когда я узнал, что приказ подписан и назад хода нет.
— Там и без тебя почти все переводчики. Тобой мы просто закрываем амбразуру.
Нельзя корабль в море отправлять с дырками в штатном расписании. А пока будешь морячиться, я тебе толковое место подберу. Говори, чего хочешь? Мои крестники все в люди вышли.
Я снял полки потертый справочник по кораблям всех флотов и народов "Джейнс" и нашел свое судно. Информация была убийственной. Супостатский справочник утверждал, что это переоборудованный китобой.
По водоизмещению он незначительно превышал "Санту Марию" Колумба, а по скорости хода не оставлял надежды на реализацию проекта Жюля Верна: — Вокруг света за 80 дней. Он был моложе меня, но ненамного.
— Кранты, — произнес я вслух и повторил раза три без всякого выражения, хотя несколько крепких выражений построились в очередь, чтобы сорваться с языка при первой возможности. О такой ли службе я мечтал?! * * *
— Ерунда, — заявил командир гидрографа — капитан — лейтенант небольшого роста, но с высокой уверенностью в себе, когда я представился и честно поведал историю своего прикомандирования.
— У нас половина специалистов в бригаде может только автономный паек на дерьмо переводить, и переводят. Не рассказывай больше никому эти глупости. Постарайся быть полезным, а если не справишься — отдам тебя замполиту для проведения политзанятий с матросами. Он давно просит еще одну жертву.
Я поблагодарил за доверие, щелкнул каблуками и направился в отведенную мне каюту. Она оказалась маленькой, как стенной шкаф, но зато одноместной.
Я побросал в угол вещички и задумчиво уселся на койку. По громкой связи прохрипело:
— Корабль к бою и походу приготовить! — застучали башмаки, завибрировали агрегаты, койка начала подпрыгивать в такт вращению какого-то скрипучего вала. Я прижал койку своим телом и, почувствовав себя частью дребезжащего организма, решил постараться быть полезным.
***
Шел третий месяц похода. Я уже успел не только уяснить свое невежество, но и кое в чем поверхностно разобраться, считая, правда, свое понимание достаточно глубоким. Удалось подружиться с несколькими офицерами — ровесниками и не поссориться с остальными, что давалось нелегко, учитывая замкнутость пространства и сообщества.
Отсутствие в подчинении личного состава позволяло иногда ощущать себя пассажиром круизного теплохода, что неизбежно разрушали звуки бурного потока ненормативной лексики, тоже отличающейся известной гармонией. Все шло нормально. И этот день тоже не предвещал ничего дурного. С утра побаливала голова после вчерашнего застолья. У доктора Олега был день рождения и он угостил резервным спиртом (в просторечии — шилом) своих земляков-ленинградцев. В этот круг вошли связист Саша, я и штурман. Все — лейтенанты. К концу посиделок в амбулаторию, подделав условный стук, проник особист старлей Виктор. Пить он не стал, доел праздничную закуску и посоветовал не болтать лишнего. Никто не понял, что он имел в виду, но беседа скисла и все разошлись по каютам.
Слева по курсу в двух милях виднелся американский авианосец, за которым мы ползли уже несколько часов. Размеры плавучего аэродрома поражали, особенно в сравнении с нашим убогим челном. Мы выглядели как граненый стакан рядом с бочкой квашеной капусты.
— Боцманской команде приготовиться, — проорал в КГС старпом с мостика.
— Будет грандиозная операция, — услышал я за спиной и обернулся. Виктор показывал на огромный сачок, который не без труда волокли мичман и три матроса. Я вспомнил слова шефа о том, что частое явление особиста — одна из самых плохих примет, но тут же забыл, а, наверное, напрасно.
Мы замедлили ход и, как только авианосец скрылся из виду, боцмана начали вылавливать сачком из-за борта здоровенные пластиковые мешки. Казалось, что авианосец оставил за собой след из нескольких десятков поплавков. Мусор, — догадался я, — на америкосе закончили приборку и повыбрасывали мусор в море в полимерной упаковке. Тогда это было в диковинку. — Жду, не дождусь, когда нам с сачком выдадут премиальные за разоблачение козней противника, — устало, но гордо прогудел мичман, когда штук шесть мешков было выброшено на шкафут. Этим операция и завершилась. Мешки начали тонуть, а шестиметровое древко уникального инструмента уже перестало повиноваться опытным боцманским рукам.
Замполит, особист и еще несколько офицеров, в том числе и я в качестве официального переводчика, были допущены к вскрытию добычи. Кто-то из классиков очень верно сказал, что разведка — грязное дело, думал я, натягивая на руки толстые резиновые перчатки. Надпись на перчатках об их испытании на 6000 вольт создавала некую иллюзию безопасности. Отходы жизнедеятельности ярко демонстрировали благополучие американских ВМС. На авианосце вкусно ели, пили и выпивали, ухаживали за телом и его элементами, брились, листали красочные журналы, слушали музыку и играли в карты. Радиоактивность мусора соответствовала норме. Качество наших отходов проигрывало почти по всем пунктам, кроме последнего. Замполит собрал пачку полиграфической продукции, судя по обложкам крайне аморального свойства, и удалился восвояси. Мне досталось с десяток суточных планов, представляющих собой нечто вроде корабельных газет, несколько деловых писем и стопка стандартных бумажек туманного содержания. Почти на всех документах было написано запрещение выносить их за пределы корабля, или стояли грозные грифы секретности. Все это я разложил на столике в каюте и приготовился к ответственной аналитическо — переводильческой работе. В каюту без стука ввалился связист Саня и грохнулся на мою койку.
— Голова болит. Не иначе доктор нас хреновым спиртом напоил, — простонал он. Я кивнул, голове действительно было некомфортно.
— Помнишь, он хвастался, что четыре аппендицита у матросов вырезал? Еще большущую банку показывал, где эти отростки плавали, — продолжал Саша. Я кивнул и насторожился.
— Так, я думаю, что он нас из этой банки и угощал. Ведь неделю назад, когда мы солидарность с Африкой отмечали, божился, что шило у него давно кончилось. Женой, детьми и Гиппократом клялся.
К горлу подступила тошнота. Я выронил из рук сдвоенный лист суточного плана, он развернулся, и из его середины на палубу спланировала небольшая, похожая на лотерейку, бумажка. Саня поднял бумажку и осмотрел со всех сторон, с заметным затруднением концентрируя внимание на изучаемом объекте.
— Пять долларов! Вот проклятые буржуины, — деньги свои выкидывают, а мы настойку на человеческом ливере пьем. Никогда не слышал в его голосе столько искренней обиды и классовой ненависти.
Я отобрал у него зеленый символ золотого чистогана и пришпилил на переборку между календарем и семейной фотографией.
— Все! — сказал я, — Хватит болтать. Пошли к Олегу. Он — доктор, а мы теперь — пациенты.
* * *
Когда Олег понял суть предъявленных обвинений, он пару минут беззвучно открывал рот и интенсивно вращал указательным пальцем сначала у своего, а потом и у Сашиного виска, после чего заорал: — Вы идиоты! Это мой НЗ, а аппендиксы у меня в формалине купаются. Пить надо меньше и закусывать лучше! Кроме желтого аспирина ничего у меня теперь не получите.
Мы искренне покаялись и признали свою умственную ущербность. Доктор остыл и, даже, повеселел. Глубокомысленно заявив, что подобное излечивают подобным, он нацедил каждому по тридцать грамм, тщательно скрывая свой НЗ от посторонних глаз.
В качестве закуски он высыпал на столик из огромной банки две горсти канареечного цвета шариков. "Гексавит" — прочитал я на баночной наклейке и, боясь гнева доктора, проглотил с отвращением несколько витаминок вслед за лечебной дозой спирта ужасающей противности.
* * *
Из выловленных бумажек, кроме прочего, стало известно, что по случаю какого-то американского праздника намедни на палубе проводились для развлечения гонки на электрокарах, а матрос Давыдофф оштрафован на двести долларов за нетрезвое состояние организма в служебное время. Кажется, я правильно перевел формулировку.
Меня охватило чувство славянской солидарности, да и состояние организма тоже соответствовало.
Некоторые суточные планы были в нескольких экземплярах, и я решил, что без ущерба для дела могу оставить пару штук себе на память. Что я и сделал, засунув дубликаты под стопку словарей в рундук. Пока я работал, ко мне периодически заглядывали офицеры и мичмана с просьбой показать выловленные доллары. Конвертируемая валюта в Союзе находилась под запретом и каждому было интересно пощупать диковинку. Весть о чудесном явлении быстро распространилась благодаря длинному языку связиста. Последним, прибыл уполномоченный особого отдела. -Замполит меня обскакал. Он доложил на эскадру, что ты проповедуешь чуждый образ жизни. Как это тебе удается?
Я показал Виктору пятерку и описал историю ее появления, а также живой интерес экипажа к находке.
— Да, разум ограничен, но дурь — беспредельна. Может быть, ты ему где-то на мозоль наступил?
Тут я вспомнил и рассказал о том, как пару дней назад, дублировал на мостике вахтенного. А было вот что.
Командир дремал в углу в своем эргономичном персональном кресле. Время — заполночь. На мостик поднялся замполит показать командиру перед отправкой очередное политдонесение. Тот сонно глянул на текст и пробурчал:
— Ну, что там? Опять матрос Пупкин превзошел нормативы по борьбе с противогазом? Смотри-ка, четыре листа накатал. Докладывал бы ты, комиссар, покороче, например: ПОЛИМОРСОС НА ВЫСИДУРЕ.
— Что, что? — удивился замполит.
— Сокращение: политико-моральное состояние на высоком идейном уровне. Замполит окинул взором затемненный мостик. Похоронное выражение лица рулевого матроса у штурвала его удовлетворило, но легкая ухмылка на моей физиономии заставила нахмуриться и поджать губы.
— Шутите. А идеологическое противоборство не знает компромиссов! Командир, а вслед за ним и я изобразили глубокую скорбь, но было уже поздно. Замполит покинул мостик в сильной обиде.
Эх! Зря я тогда осклабился, такое не прощается.
— Да, — подтвердил Витя, — Вполне возможно.
— Виктор! Забери у меня эти доллары в качестве вещественного доказательства империалистической диверсии. Они, небось, нас ждали с мусором и специально их подкинули. И порнухи для замполита накидали чертову уйму.
— Э, нет, милый. Особиста за пятерку не купишь. Попробуй всучить замполиту, но, думаю, не возьмет. Он уже раззвонил на весь мир и на твоем примере воспитательную программу построит. А те, кто валюту лапал, будут руки прилюдно скипидаром оттирать и двойной комплект первоисточников марксизма-ленинизма конспектировать.
— Что же делать? — от нарисованной особистом картины мне стало худо.
— Смирись и кайся. Дурак, мол, не понял, принял за салфетку. Только не умничай, чем глупей — тем лучше. Попробую я с ним поговорить, но в успех не верю. И про порнуху молчи. Замполит ее с закрытыми глазами уже сургучом опечатал для сдачи в политотдел.
Виктор собрался, уже было, уходить, но вдруг спросил: -Да, кстати, у тебя не остались такие помидорчики в томате, что ты вчера к доктору на день рожденья приносил?
Особист убыл, унося память о семье и родине — двухлитровую банку эксклюзивной домашней закуски, а я остался комкать в руках чуждую мне по духу и сути находку.
К вечеру у нас с Сашей здорово разболелись животы. Наверное, витамины у доктора были сильно просроченные. Мы к нему лечиться не пошли, потому, что при таких симптомах он всегда ставит диагноз — аппендицит....
* * *
Партсобрание прошло под знаком борьбы с заразой — долларом и со мной, как с разносчиком этой заразы. Сразу после оглашения повестки, командира пригласили на мостик, и он уже не вернулся на поле идейной брани. Возможно, это приглашение он спланировал заранее. Вступившемуся было за меня Саше, досталось самому, как соучастнику. Еще ему замполит припомнил прошлогоднюю стычку с патрулем где-то на танцах. Больше никто не пикнул. Решение было гуманным — поставить на вид, мне, естественно, а не доллару.
— Хорошо, что ты прикомандированный, — сказал Олег после собрания, — Своего истоптали бы всмятку.
— Где у вас это, — обратился ко мне замполит.
— Заберете? — обрадовался я.
— Ну, уж нет, храните. В базе посоветуемся с руководством и примем решение, — поднял он указательный палец, — Это ж — ВАЛЮТА.
В его произношении каждая буква в этом слове была заглавной и вызывала отвращение. С того дня ко мне надолго приклеилась кличка — валютчик.
* * *
Возвращение в базу было неожиданным. Мы уже недели две ждали заправку топливом и продовольствием с какого-то танкера, но встретиться с ним никак не удавалось. Питание однообразное. Выгребли все баталерные припасы и заначки. Большой ларь с картошкой и овощами, установленный на баке, сорвало с креплений и смыло волной еще месяц назад во время шторма где-то около Мальты. Очевидцы успели заметить, как он воспарил над палубой и пронесся в пяти дюймах от надстройки со скоростью встречного экспресса Октябрьской железной дороги. Из крупы у нас — только немного риса, а из мясных продуктов — только консервированные деликатесные говяжьи языки в желе. Я с тех времен никогда не допускал представлений о языке в кулинарном смысле, да и к рису отношусь с предубеждением.
Говорят, что окончание моторесурса нашего корабля было для всех неожиданностью, причем продлить его без капремонта никто не решился — регламенты, однако. Срочно в базу — решило руководство. Заправлять нас, естественно, не стали и еще дней пять — шесть предстояло оставаться "язычниками". А ведь баталер-кормилец эти консервы наверняка берег для выгоднейшего бартера.
* * *
В базу нас сразу не пустили и оставили ночевать на внешнем рейде, предупредив, что с утра будет заслушивание по результатам похода с прибытием на корабль комбрига со свитой. Всю ночь вылизывали пароход, драили медяшки, писали доклады и справки. Шел инструктаж личного состава о том, как правильно отвечать на провокационные и дурацкие вопросы. Готовился праздничный завтрак из известных деликатесных продуктов — "язык проглотишь".
Утром, после бессонной ночи корабль, ведомый командиром, блестяще швартанулся на свое штатное место. Подтащили сходни и на борт, отдавая честь флагу, словно отмахиваясь от назойливых насекомых, проследовали один за другим крупнозвездные офицеры, числом не менее двадцати.
Заслушивание в кают-компании проходило спокойно. Результаты похода были приличными: задачи выполнены, люди живы, техника условно исправна. Диссонансом прозвучала лишь баллада замполита о его поединке с долларом, который пытался искушать личный состав. Моя роль троянского коня, носителя коварной зелени выглядела роковой. Это выступление внесло некоторую живинку в массы и проверяющие, сдерживая улыбки, разошлись по постам в хорошем настроении. Меня подозвал к себе начальник политотдела, потеребил мою галстучную заколку и, повернувшись к замполиту, повелел:
— Сдать в банк.
Я ляпнул, — Спасибо, — и попросил разрешения удалиться. Тот, по-отечески кивнув, мечтательно погрузил взгляд в украшение кают-компании — картину морского сражения времен парусного флота. Замполит бдительно прочесал левым глазом картину, не отрывая от меня взора правого глаза. Уходя, я слышал басок НачПО:
— А тебе, дорогой, пора в академию. Перерос ты здесь себя, перерос. В ответных словах замполита сквозила глубокая сыновья благодарность и горечь от возможного расставания. Я быстренько вышел в оптически — мертвую зону относительно политруководства и успешно покинул кают-компанию.
В тот же день под конвоем пропагандиста N-ской бригады я отправился в банк. Девушка из банковского окошка в ответ на просьбу принять пять долларов, нажала на какую-то кнопочку, вследствие чего из боковой дверцы появился мужчина не первой молодости в сатиновых нарукавниках.
— Я начальник отдела банка. Чем могу служить?
Мы рассказали легенду о волне, выкинувшей на палубу бутылку, в которой вместо призыва о помощи оказалась зловещая валюта.
— Лучше бы там оказался волшебник-джинн, — доверчиво улыбнулся банкир,
— С ним у Вас было б меньше проблем.
Он объяснил, что из-за такой мелочевки не собирается тревожить свои многочисленные гроссбухи и вносить путаницу в отчетность. Да и мне нет резона писать заявления и собирать справки и характеристики.
— Доллары принадлежат Вам, но владеть ими Вы не имеете права, — закончил речь банкир.
От этой фразы несло мертвечиной и мне стало грустно.
— Как же быть?
— Есть один элегантный выход. Я позвоню в наш магазин, и Вы там что-либо себе купите на имеющуюся сумму, а чек отдадите своему бдительному начальнику.
— Умные и благородные люди, — подумал я тогда про банкиров и долго и горячо благодарил моего спасителя. (Интересно, дожил ли он до времен банковского расцвета. Боюсь, что нет: я не встречал его фотографий на журнальных обложках...) В валютном магазине, куда нас запустили с черного хода, услышав пароль: — мы ото Льва Семеновича, БЫЛО ВСЕ.
Мой конвоир с ходу отверг предложение о покупке нескольких флаконов экзотического спиртного и выбрал для меня водолазку, а для себя — главное оружие политрабочего — авторучку.
Мне было уже все равно. Инцидент исчерпан. Я счастлив, жив и даже в водолазке.
* * *
С причала я позвонил шефу, который радостно сообщил, что завтра я убываю в Николаев на строящийся там головной крейсер нового проекта, куда назначен командиром группы радиолокационного комплекса.
— Но я же штурман, а не радиотехнарь!!!
— Отставить отговорки. Кадры решили и ША! Заходи за документами. Потом еще благодарить будешь, Валютчик.
Я чертыхнулся и пошел на почти родной гидрограф собирать вещички. Без разбору я затолкал все подряд в большую хозяйственную сумку, а сверху уложил горкой словари из рундука. Их надо было успеть до отъезда сдать в библиотеку. После второй попытки застегнуть сумку несколько книг вывалилось на палубу, и посыпались листки. Я нагнулся и поднял суточный план с авианосца, автоматически безотчетно развернул его и сразу сел на койку — подкосились ноги. Между листками уютно устроилась почти новенькая купюра номиналом пять долларов. Сейчас я уже не так уверен, но тогда мне ясно почудился запах серы. Глядя в лицо заокеанского государственного мужа на банкноте, я впервые в жизни истово перекрестился. Он подмигнул.
* * *
В прошлом году я случайно в метро столкнулся с изрядно постаревшим, но узнаваемым шефом. Пока мы хлопали друг друга по плечам, я четко вспомнил, в какой из книжек на дальней полке запрятана злополучная пятерка баксов. Мы ее нашли и успешно пропили по случаю такой редкой и радостной встречи. Если бы не шеф, нам вполне хватило б этой суммы, но ему позарез захотелось на закуску заливных языков...
<<<< Назад в cборник Подробно об авторе здесь >>>>
E-mail:litovkin@au.ru, litovkins@mail.ru
© Copyright 2001 |
