Сергей Литовкин

На флоте бабочек не ловят

Сборник иронических рассказов

Домой Приключения и фантастика Сборник рассказов

НИКОМУ — НИ СЛОВА (Валютчик-3)

(Лица, события и обстоятельства изменены, но факты, несомненно, имели место быть)

            Мы сидели с шефом на его кухне и отмечали получение мною очередного воинского звания — старший лейтенант. Шеф (он себя так называл, а я не возражал) был солидным офицером-кадровиком, с которым нас свела судьба с момента моего прибытия на ЧФ в начале семидесятых годов. Наверное, он испытывал ко мне чувства, похожие на отцовские. Его единственный сын учился на втором курсе военного училища в Киеве и, проявляя заботу обо мне, шеф компенсировал отсутствие основного объекта приложения воспитательных усилий и родительского участия. Вместе с тем, судьбу мою он постоянно пытался подворачивать в совершенно неожиданном для меня направлении. Его безапелляционное заявление, что только так можно стать настоящим мужчиной, вызывало у меня большие сомнения. За пару лет пребывания на ЧФ я успел побывать и переводчиком, и радиолокаторщиком, будучи по образованию — штурманом. Во всем этом явно прослеживалась рука шефа. Было очевидно, что останавливаться шеф не собирается. Он обещал, что сделает из меня человека. Я же подозревал наличие в этом процессе некоторых препятствий.
            Присвоение звания я отмечал уже вторую неделю потому, что, по крайней мере, три экипажа считали меня своим членом, а я их — своей родней. Множество раз с подгулявшей компанией я выписывал большие и малые круги, неизбежно включавшие в себя Большую Морскую, чудом избегая офицерских патрулей и героически сохраняя соратников в строю. В такой артели шеф выглядел бы противоестественно, поэтому я попытался пригласить его в кафешку, но он зазвал меня к себе домой. Мы были одни — жена шефа поехала проведать сына и пока не вернулась.
            Когда полностью допили мою водку и я, уже в который раз, чуть не проглотил звездочки со дна стакана, шеф извлек из холодильника марочное вино. Он начал издалека подъезжать к загадочной для меня теме: — Водка — крепкий ядреный продукт. Хорошо согревает и валит с ног. Но, ведь, есть и другие веселящие напитки. Вино, к примеру, — шеф ласково погладил запотевшую бутылку. — Тут тебе и аромат, и букет, и вкус, и, даже, послевкусие, а не только убойная сила. Так вот и жизнь наша, и служба — тоже. Необходимо им разнообразие и творческий подход.
            Разомлев от выпивки и обильной закуски, я не придавал большого значения вялотекущей беседе, но, тут, насторожился и взглянул в лицо шефа. Он сразу отвернулся к окну и присвистнул.
            — Смотри-ка, уже темно. Давай, я тебе винца еще подолью.
            — Вы что задумали? У меня нормальная должность и перспектива. Лучшая группа РТС на крейсере. Даже старпом с уважением относится. При последней встрече не обматерил, а руку пожал. Про службу спросил, не давит ли. А я на таком корабле всю жизнь готов служить.
            — Запомни и передай наследникам, — на всю жизнь бывает только глупость, а все остальное приходит и уходит, дают и отнимают. Молодой ты еще, вспыльчивый. Сразу думаешь, что шеф плохое хочет что-то сотворить. А я к тебе всегда — как к родному. Только добра желаю и счастья всему твоему семейству. Так жене и передай. Вот.
            — Слыхал я, что добрыми намерениями какую-то дорогу замостили. Не подскажете, как конечный пункт называется?
            — Язва ты. Ну ладно, слушай. Хочу я предоставить тебе небольшой перерыв в мореброжении. Везде уже там наследил. Все волны пометил. Есть очень хорошая должность на берегу. Шесть часов вечера — море на замок, курс — к жене под бок. Оклад на двадцатку больше твоего, а звание по категории, даже, на ступеньку выше. Грех такое упускать. Тебе — отдам, а боле — никому. Есть один малюсенький нюанс, но это — позже.
            — Нет уж, давайте сразу.
            — Тогда поклянись, что никому ни слова не расскажешь. Никогда. Только клянись чем-либо конкретным. А то пошла мода — честью клянутся все, кому не лень. А что это такое честь, позвольте узнать? Взять под козырек, это называется, честь отдать. Как ею можно клясться, если по сорок раз на день отдаешь. Я-то с детства помню: "Погиб поэт — невольник чести". К этой чести, я тогда ненавистью горел. Такого поэта — в неволе держать. А один щеголь, тут недавно, заявил, уходя, — "Честь имею". А? Как это тебе? Ладно, не будем о грустном. Одним словом — клянись, но конкретно. Я выбрал самое безобидное и торжественно произнес.
             — Клянусь правым усом. Усы я носил всего только год и собирался со временем сбрить.
            — Отлично, давай, — удовлетворенно ответил шеф, внимательно осмотрев меня в фас и профиль. — Помнишь, у Чехова? — "Мужчина без усов, все равно, что женщина с усами". Начитанность шефа начинала вызывать у меня легкое раздражение. Я зевнул. Однако, в ходе дальнейшей беседы, от сонливости не осталось и следа.
            — Слушай…
            Шеф понизил голос и, комично вращая глазами, поведал мне совершенно невероятную историю. В своем кадровом органе шеф отвечал за укомплектованность квалифицированными человекоштуками соединения боевых кораблей, двух вспомогательных и трех небольших разноплановых береговых частей. Возни и нервотрепки хватало со всеми, кроме одной, вызывавшей удивление, в/ч. Дислоцировалась она где-то на северной стороне бухты, а связаться с ней удавалось только по ЗАС. Кураторство над этой частью подвесил шефу его бывший руководитель, ныне находящийся в запасе. При этом он рекомендовал в дела в/ч не соваться, а при необходимости обмениваться с ней входящими и исходящими бумажками. Он завещал выполнять главное правило: "Больше бумаги — чище задница". Закрытое наименование части — "Сорок второй многоцелевой отряд резервных сил" (сокращенно — МОРС). Ныне, хлебнувший уже заслуженного отдыха, бывший шефов шеф отказался тогда сообщить, чем пахнет этот популярный напиток, ибо давал кому-то подписку о неразглашении. Единственное, что он поведал: — МОРС замыкается только на некое верхнее руководство в Москве. Шеф отбрыкивался, как мог, зная какие крупные неприятности могут доставить избалованные и неприкасаемые создания центрального аппарата. Но его сломали, пообещав повысить в должности при первой возможности.
            Ученого шефа теперь на такое обещание поймать уже не удастся никому. Новый руководитель, заслушивая своего подчиненного, обнаружил неполную укомплектованность МОРСа и повелел шефу ликвидировать недостатки, лично проверить на месте кадровую дисциплину и соответствие людей штатным клеткам. Шеф заготовил себе новое удостоверение на право личного контроля частей по кадровым вопросам и сообщил ЗАСом в МОРС о своем скором прибытии. Однако, часа через полтора из столицы пришла телефонограмма, запрещающая кому-либо совать нос и другие части тела в дела МОРСа. Фамилию должностного лица, подписавшего это указание, шеф сообщил мне шепотом, предварительно оглянувшись по сторонам.
            Шеф со своим начальником малость струхнули, но решили продолжать изыскания с особой осторожностью. Вкрадчивые расспросы, посредством задействования специфических информационных каналов, показали, что в/ч к разведке, контрразведке, спецконтролю, спецпропаганде и всяким особым и специальным органам отношения не имеет. Кадровики задумались и попытались пригласить на беседу за рюмочкой чая пенсионера, навязавшего когда-то шефу кота в мешке. Тот, узнав о теме возможных обсуждений, сказался больным, а через час выехал в аэропорт с намерением вылететь в Харьков на постоянное жительство к любимой дочери. Такие сведения, во всяком случае, сообщила по телефону теща пенсионера, попросившая в дальнейшем по этому номеру не звонить. Запахло жареным.
            — Ты, погляди, что делается, — сказал шефу его соратник-руководитель, — они, похоже, какую-то гадость затеяли, а случись чего, вот тебе и пожалуйста. Особисты с политиками в нас пальцами тыркать будут. Скажут, что этот МОРС на наших штатных клетках настаивался.
            — Может быть анонимку вбросить? Так, мол, и так. Что-то странно. Надо бы меры принять.
            — У тебя еще вкус клея на языке не исчезнет от марки с конверта анонимного, а на нас уже дело заведут, как на лиц, несанкционированно постигших гостайну. А что мы знаем? Пенсионеру хорошо. У него в Харькове родня. А нам с тобой куда? К моей куме в Сибирь намыливаться?
            Тогда-то шеф и предложил заслать на одну из вакантных должностей в МОРС своего человека, который сможет выяснить — насколько опасна вся эта лабуда. После обсуждения различных кандидатур, выбор пал на меня. Для роли агента-резидента кадровых органов никого, более подходящего, не нашлось. Можно было гордиться. Теперь я понял, что имел в виду шеф, говоря о необходимости внесения разнообразия в жизнь и службу.
            — Ты веришь, что я тебя выручу и всегда прикрою, ежели что? — спросил шеф после окончания своего занимательного повествования.
            — Нет.
            — Ну, и правильно, но можешь быть во мне уверен. Я постоянно буду мысленно с тобой. Согласен?
            — Я хотел бы подумать.
            — Такое желание тебя характеризует с очень хорошей стороны. Редко, кто этим теперь занимается. Но времени на раздумья нет, да и выпивка уже заканчивается.
            — Ладно. Только недельки на две — не больше. У меня еще с прошлого года полтора отпуска непрогуляно.
            — Я в тебе не ошибся. Гарантирую тебе головокружительную карьеру в подведомственной мне зоне. Теперь обсудим легенду прикрытия.
            * * *
            На мою должность на крейсер назначили выпускника этого года. Сначала он попал на бригаду тральщиков, но его отец — крупный деятель тыла, был очень недоволен. Отец заказал для сына должность на боевом корабле высшего класса последнего проекта. Это была моя должность. Моим перемещением с крейсера в МОРС шеф, как всегда, убивал двух зайцев. Командование корабля было радо, что теперь проблем с харчами и шмотками станет намного меньше. А прилично подготовленной группой РТС даже полный олух сможет теперь успешно командовать. А парень таковым не являлся. Кроме правильных родителей, у него была правильная жена из потомственных политрабочих. За него я был спокоен. За группу — тоже. Пожав руки матросам-соратникам по последнему мореплаванию, попросил не поминать лихом. Прощание с крейсером было стремительным, как неожиданное падение в воду с моста.
            * * *
            Второй день я сидел дома с семьей, что удавалось весьма нечасто. Это мне нравилось. Единственный недостаток — нельзя никуда отлучиться, даже с ребенком погулять нельзя. Шеф приказал ждать от него указаний и читать толстую книгу, которую он на время одолжил у особистов. Книжка была переводом с английского и повествовала о том, как втереться в доверие к людям, добиться их расположения, а потом уже — их обчистить или всучить им за бешеные деньги какую-нибудь дребедень. Когда я попробовал поговорить с женой, пользуясь полученными при чтении рекомендациями, она решила, что я переутомился на службе и посоветовала принять душ. Так я и сделал. Вскоре появился матрос — посыльный от шефа, призывавшего меня к себе условной кляксой в третьей строке безобидной записки. Шеф нарисовал мне план, по которому я должен был найти МОРС среди множества различных объектов, расположенных в пляжной зоне.
            — Как литература? — Спросил он.
            — Хреновина все это, — заявил я, возвращая книгу.
            — Ну не скажи, — шеф обиженно погладил книжкину обложку, — американцы в психологии поднаторели.
            — Нет, добиться доверия русского человека словами, улыбками и жестами невозможно. Он норовит в душу заглянуть. Выпей с ним ведро водки, поговори начистоту, набей ему морду, — может быть и поверит. А иногда незнакомцу червонец отдаст — и фамилию не спросит. Так-то.
            — Где-то, по-своему, ты прав, но и заокеанские разработки надо брать на вооружение. Понятно?
            Я кивнул. Показав, кто здесь начальник и оставив за собой последнее слово, шеф заставил меня выучить наизусть пару номеров телефонов для срочных докладов обстановки. Он внимательно осмотрел мою расчетную книжку и аттестаты, полученные на корабле, после чего выдал предписание и справку о допуске к секретам.
            — Документы приличные, не подкопаешься, — сказал шеф, задумчиво потирая висок.
            — Так они же настоящие.
            — Ах. Ну да. Конечно. Но мало ли что бывает.
            Все было, как в шпионском романе.
            — Почему ты попросился служить на берег? — резко прозвучал вопрос шефа.
            — Остобрыдло мне. Все море и море. Песка хочется…
            — Неправильно отвечаешь. Вот тебе текст. Иди учи уроки.
            Минут двадцать я заучивал ответы на изрядный перечень возможных вопросов, которые выдумал шеф. Он кадровик — ему видней.
            * * *
            КПП МОРСа я нашел с большим трудом. Дорога к нему шла через незаметную лощинку, которую я раза три проскакивал на полном пешем ходу. Глухая трехметровая стена из ракушечника окружала часть. Колючая проволока поверх стены указывала на нешуточный характер организации, а звезды с якорями на воротах — намекали на ее военно-морской статус. Рядом с широкими воротами имелась небольшая пристройка — КПП с караулкой при железной двери с дыркой — глазком. Не обнаружив кнопки звонка, я начал стучать, а потом и дубасить в гулкую дверную массу. Не прошло и десяти минут, как что-то заскрежетало, дверь открылась и появился толстенький мичман в тапочках-вьетнамках на босу ногу. Накинутая на голое тело тужурка с погонами, не скрывала обильной мхоподобной растительности на теле.
            — Чего трэба? — довольно грозно спросил мой новый сослуживец. Затем он обиженно протарабарил на коктейле из русского и украинского, что ходят тут всякие, порядок нарушают, шумят и безобразничают. Такой диалект, кажется, называют суржиком.
            Мощным волевым усилием я сдержал естественное желание выдрать оборзевшего мичмана за нарушение формы одежды, неотдание чести, игнорирование субординации и прочее. Всего четырнадцать пунктов. Доброжелательно улыбнувшись, как рекомендовалось книгой, я назвал себя, сообщил, что назначен в часть главным инспектором-инструктором по технике безопасности. И попросил доложить обо мне командиру. Мичман, видимо, вспомнив, что он на службе, попытался застегнуть тесную тужурку. Это ему плохо удавалось из-за цеплявшихся за пуговицы и попадавших в петли волос, маскировочного покрытия груди. Он крякнул от боли и, бросив бесперспективное занятие, проводил меня в довольно большую комнату, предложив ("будь ласка") подождать.
            Помещение имело казенный вид и содержало в себе две койки рядового состава, стол для чистки оружия, решетку на окне и пару картин в золоченых рамах. Одна — изображала В.И. Ленина в Разливе, сочиняющего на пеньке апрельские тезисы. Вторая — была классическим культовским портретом в полный рост Иосифа Виссарионовича в форме генералиссимуса. Бирка на боковой поверхности рамы свидетельствовала, что портрет был поставлен на инвентарный учет еще при жизни товарища Сталина. Решив ничему не удивляться, я присел на койку.
            Приблизительно через полчаса, осторожно приоткрыв дверь, в помещение проник аккуратненький мужчина, лет пятидесяти, в коричневом, отглаженном до блеска костюме-тройке — ровеснике портрета вождя.
            — Здравствуйте, — тихо вымолвил он, — я вольнонаемный сотрудник части. Заведую строевой канцелярией. Зовут меня — Семен Ефимович. Готов принять у вас документы. Отдав ему пачку бумаг, я поинтересовался, когда смогу доложить командиру о своем прибытии.
            — Не будем торопиться, — прошелестел строевик, не отрываясь от изучения текстов. Кроме костюма, в облике Семена Ефимыча не было ничего запоминающегося: он был по всем параметрам средний и бесцветный, без особенностей и примет. Работа с документами заняла у него довольно много времени, причем он ни разу не присел, а несгибаемо стоял у оружейного стола. Возможно, берег стрелку на допотопных брючках.
            — Итак, Вы собираетесь у нас служить? — наконец спросил он.
            — Там все написано. — Я не собирался обсуждать свои планы с каким-то шпаком, но, на всякий случай, — улыбнулся. Это вышло почти автоматически. Читать надо меньше всяких психологов — подумал я.
            — Хорошо, — продолжал он, делая вид, что мой ответ его удовлетворил. — Допуск на территорию части возможен только по указанию командира, а он — на мероприятиях. Попрошу Вас прибыть сюда завтра к одиннадцати ноль-ноль. Я доложу командиру. Возможно, завтра по Вашему делу будет принято решение.
            — А можно переговорить с кем-нибудь из офицеров?
            — Никого нет. Все на объектах. Я здесь — единственное ответственное лицо. Жду Вас завтра. Документы останутся у меня.
            Недолго препираясь, я настоял на возвращении мне удостоверения личности. С некоторых пор очень болезненно переношу расставание с туговозобновляемыми корочками. Убывая, я широко и открыто улыбнулся Ефимычу и мичману в точном соответствии с рекомендациями американских специалистов. По их физиономиям было понятно, что сотрудники МОРСа этих рекомендаций не читали. А может быть, им нечего было мне продать?
            * * *
            Позвонить шефу и доложить о первых впечатлениях я смог только поздним вечером, потому, что подвергся перехвату по пути группой подгулявших знакомых офицеров. Они были уверены, что продолжают отмечать присвоение мне старлейского звания. Отпираться было бесполезно. Шеф докладом остался не слишком доволен и просил быть еще внимательнее и осторожнее. После высокопарных слов об ответственности моей миссии для судеб шефа и Флота, мне оставалось только проорать: "Так точно!", что я и сделал.
            * * *
            Ровно в 11.00 я постучал в известную железную дверь. Похоже, меня ждали. Выросший на пороге мичман, казался образцом строевой выправки. На его — "Здравия желаю, товарищ старший лейтенант!", я выставил особо открытую расширенную свежеотработанную улыбку и бережно пожал ему пухлую руку. На этот раз мичман, заперев входную дверь, провел меня сквозным коридором на территорию части.
            Выйдя из здания, я обомлел. Огороженная зона охватывала не менее полукилометра прекрасного песчаного пляжа. Справа вдалеке виднелись крупные ангары, а всего в сотне метров в том же направлении наблюдалось чудо. Настоящий сказочный дворец. Здание имело сравнительно небольшие размеры, но поражало великолепием и изысканностью архитектуры. Будучи полным дубом в зодчестве, я интуитивно понимал, что это — шедевр. Именно таким я себе представлял пристанище Шахерезады, где могли полноценно звучать сказки "Тысячи и одной ночи".
            Хотелось стоять и любоваться, но мы повернули налево и направились к группе КУНГов, (закрытых автомобильных кузовов, похожих на подсобки строителей), установленных на покосившиеся бетонные или кирпичные столбики. Наличие таких, достаточно убогих, помещений на берегу позволяло штабным офицерам сносно трудиться и отдыхать на твердой почве. При этом числились они в составе экипажа или плавучего штаба, получая приличное морское денежное довольствие. Переход в капитальные береговые сооружения — мгновенно лишал их таких благ. Про хитрости эти, придуманные ушлыми финансистами вместе с хитрыми штабистами, я узнал в период своего пребывания на бригаде кораблей вспомогательного флота. Подобные КУНГи были обильно расставлены почти по всем причалам. Не удивительно было бы их увидеть и на газоне у штаба флота. Но до этого дело не дошло.
            Мичман подвел меня к самому левому КУНГу, открыл дверку и жестом предложил войти, сам оставаясь снаружи. Увидев Семена Ефимыча, я поздоровался. При этом, отработанным у зеркала методом, состроил улыбку. Возможно, она оказалась недостаточно открытой, так как он брезгливо поморщился, начиная свое бюрократическое вещание.
            — Принято решение предоставить Вам отпуск по семейным обстоятельствам на трое суток. Вот отпускной билет. Ваше назначение к нам было ошибочным. К нам уже направлен выпускник академии, который целенаправленно прошел подготовку для службы в специфических условиях. Вашей вины здесь нет. Думаю, что допустившим ошибку лицам, будет указано. (Я чуть было не вздрогнул, но сдержался.) Возможно, мы сможем к моменту Вашего возвращения из отпуска, предложить Вашему вниманию другую должность в другой части.
            — А что именно? — я уже был изрядно утомлен этой "семеноефимчией".
            — В должностном окладе и штатной категории Ваш статус ущерба не понесет.
            — Надеюсь.
            Мне показалось, что он ухмыльнулся уголками губ. Издевается, что ли?
            — Может быть, я все-таки здесь пригожусь?
            — Нет, решение уже принято. — Указательный палец собеседника уперся в потолок. — Поскольку Вы были допущены на объект, подпишите обязательство о сохранении в тайне любых сведений о нашей части.
            Я расписался, причем Ефимыч потребовал повторить подпись — ему показалось, что какая-то буква выписана недостаточно четко.
             — Пройдите в соседний КУНГ. Мичман Вас проводит. Получите там денежное довольствие и можете быть свободны.
            Выходя, я непроизвольно состроил на физиономии кривую мину. Выполнение задания находилось под угрозой. В соседнем кузове на койке за цветастой занавеской валялся капитан с малиновыми просветами на погонах. Судя по мешкам под глазами, он систематически и с удовольствием нарушал сухой закон. При моем появлении он резво поднялся и радостно захлопотал.
            — Здравствуй, здравствуй, мореход. Я о тебе все знаю. Не хотят тебя брать в наш МОРСик, а зря. Был бы у меня друг-товарищ. Но ты не горюй. Они тебе место подберут — закачаешься.
            Андрей, так просил называть себя капитан, быстро насчитал мне все выплаты по окладам и, даже, подъемные. Он выплатил подъемные и на семью, не спросив справок с места жительства и свидетельств о браке, рождении, убытии и прибытии. То есть всего того, без чего ни один финансист даже не почешется открывать ведомость на выплату разновсяких пособий и дотаций. Я насторожился. Такой халявы со мной никогда не случалось. Андрей раздухарился и отстегнул мне еще пол-оклада сверху за какие-то особые условия службы. От денег я не отказывался и, расписавшись в раз пять в графе "получатель", сложил купюры в отдельный карман для последующей проверки на подлинность.
            Покончив с расчетами, капитан достал из шкафчика слегка початую бутылку виски "Белая лошадь" и пару стопочек:
            — Давай-ка обмоем твое прибытие-убытие.
            Я согласился, но с условием, что возмещу ему со временем алкогольные запасы, правда, учитывая свои возможности, — только водкой или коньяком. Он небрежно кивнул, разливая напиток по емкостям.
            Закусывали мы виски необыкновенно вкусными вялеными фруктами. Их названий я раньше никогда не слышал и, даже, не предполагал о возможности существования чего-то подобного. Когда Андрей, отправив под стол опустошенную бутылку, предложил закурить "Марлборо", в мою нетрезвую голову закралась страшная мысль. Здесь — шпионское гнездо американского империализма. Наверное, их прикрывает московский резидент, окопавшийся в верховном военном руководстве. Не исключено, подумалось мне, что их щупальца широко раскинулись по соединениям и частям Флота. Возможно, они готовят плацдарм для высадки десанта. Вроде, как на Кубе. В заливе гусей или свиней, не помню. Отечество в опасности? Я должен быть хитрым, осторожным и внимательным, чтобы разоблачить врагов. "Вы — болван, Штюбинг" — выплыла из памяти фраза главного героя фильма "Подвиг разведчика". Что там еще можно почерпнуть для применения в моей ситуации? "Никелированная кровать с тумбочкой". Не то. "Ваша щетина превратится в золото". Нет, это не годиться…
            Делая вид, что ничего не подозреваю, а питье "Белой лошади" и курение "Марлборо" для меня дело вполне привычное, я сердечно распрощался с сомнительным капитаном и под конвоем не менее сомнительного мичмана покинул часть. Всевозможные предположения не позволяли мне полноценно ослабиться, но я пытался это сделать, как положено.
            Опасаясь прослушивания агентами телефонных сетей, я лично прибыл к шефу домой и, взяв с него ужасную клятву молчания, рассказал ему все. Помнится, он поклялся своим новым автомобилем, в очереди на который стоял лет пять, а деньги копил всю жизнь. Иначе я поступить не мог, поскольку дал подписку о неразглашении любых сведений. Шеф выразил недоверие моей версии, особенно после того, как я, по его просьбе, на него дыхнул. Потом задумался и погрустнел. Дело пахло уже не жареным, а горелым.
            — Брякнуть бы особистам, — сказал шеф, — да что мы сможем им сообщить? В каком-то странном МОРСе капитан-финик глушит виски, курит "Марлборо" и денег отваливает сверх возможной меры всем, кому ни попадя. Кстати, о деньгах. Насколько я в них разбираюсь, а разбираюсь я в них неплохо, они — настоящие.
            Мое предложение, подождать несколько дней и еще разок оглядеться на месте, было принято шефом, но с отвращением. Мы оба были в растерянности и расстались, ощущая наличие в мозгах чего-то, вроде тараканов.
            * * *
            Уже на второй день своего неожиданного отпуска я не выдержал и самовольно отправился в разведывательный дозор. Изображая отдыхающего, я хотел нацепить шорты, однако полное отсутствие загара на ногах показалось неубедительным. Пришлось надеть спортивный костюм и кеды. Для повышения маневренности очень кстати оказался соседский велосипед. Бабушкин театральный бинокль (семейная реликвия) с украшениями из слоновой кости и кухонный топорик-секира дополнили мою экипировку. Стараясь остаться неузнанным, я надвинул на глаза кепку и надел темные очки.
            Дорога была неблизкой, колеса велосипеда зверски восьмерили, но часа за два все-таки удалось добраться до места. Мне повезло обнаружить заросший кустарником пригорок, с которого открывалась почти вся панорама МОРСовской ограды и даже просматривалась часть побережья с КУНГами, а, самое главное, были видны ворота и КПП. При помощи секиры, я расчистил себе от кустов наблюдательную позицию и отрыл небольшой окопчик.
            Часов до шести вечера практически ничего не происходило. Стало, однако, понятно, что часть охраняется сменой из четырех пожилых ВОХРовцев (почему-то, называемых в народе мобутовцами). Они только однажды, за несколько часов, сделали имитационную попытку обхода охраняемой зоны. Задора хватило только на десять минут моциона и двадцатиметровое удаление от караулки. Ровно в восемнадцать часов из ворот выехала "Победа", а вслед за ней выбежал мичман, размахивая руками. Из притормозившей машины вылез Семен Ефимыч, выслушал соратника и жестом пригласил его в салон. После их отъезда в течение часа движения, в обозреваемом пространстве, не наблюдалось.
            Дрема свалила меня в окоп, но громкое тарахтение заставило продолжить наблюдение. Звуки издавались мотоциклом, на котором восседал мой знакомый финансовый воротила — капитан из МОРСа. Был он в комбинезоне песочного цвета, но узнаваем по почти неуловимым повадкам самоуверенного и независимого человека. Из доступной моему обзору части земной тверди мотоцикл вылетел почти мгновенно. Я уже было собрался покинуть свой пост, но снова появился мотоцикл, теперь — с двумя седоками. Крепко обняв капитана от финансерии, на заднем сидении мотоцикла возлежала дама, одетая соответственно верховой прогулке — в брючный костюм. Мотоцикл направился в противоположном от ворот направлении и заглох где-то метрах в двухстах левее КПП. Уже темнело, но благодаря своей оптике, я увидел, что две тени проскользнули к КУНГам от ограды. Ага, — подумал я, — там есть пролом или лаз.
            Оставив велосипед на наблюдательном пункте, я, соблюдая правила маскировки, двинулся в направлении возможного пересечения границы МОРСа. Довольно быстро обнаружилось место в стене, где вообще отсутствовало несколько ракушечниковых блоков, оставляя широкий вход в загадочную область побережья. Поблизости под деревом остывал от гонки тяжелый темно-синий аппарат. Вспомнились слова шефа: "Все, что между ног — транспортным средством не является". Захотелось с ним подискутировать, но шеф был далеко и вовсе не подозревал о моих изысканиях. Стало грустно. Я убедил себя, что формально, будучи военнослужащим МОРСа, имею полное право находиться на его объектах. И смело пересек границу, ползком, скрываясь в высокой растительности. Когда половина пути к КУНГам была преодолена, неожиданно послышались громкие удары по металлу, шумы автомобильных моторов и человеческие голоса. Через открывшиеся ворота в направлении моего местонахождения проехали "Победа" и фургон-санитарка. Я залег и замер.
            Машины остановились метрах в десяти от моего лежбища. Из них вылезли Ефимыч, мичман и еще одна крупногабаритная личность, судя по дальнейшему поведению — грузчик. Открыв первый КУНГ, они начали загружать в санитарку, извлекаемые из него коробки, ящики и мешки. Семен Ефимович подергал дверь финансового пристанища и громко спросил:
            — Капитан, Вы здесь?
            — Здесь, здесь, — как эхо ответил Андрей, появляясь на пороге в купальном халате. — Что случилось? Почто в столь неурочный час посмели мой покой нарушить?
            — Опять девчонку притащил? — Ефимыч понизил голос, взял капитана под руку и проволок его в моем направлении шагов шесть. — Доложу я о твоих фокусах, допрыгаешься. Ты должен меня слушаться. Я дольше пожил, а потому — умнее.
            — Видал я дураков и постарше. — Финансист, похоже, разозлился. — В чем дело?
            — Ладно, погоди, — обиженно прошептал его собеседник, но продолжил. — Приказано сворачиваться. Наверное, где-то что-то просочилось. То кадровики рвутся с ревизией, то улыбчивых придурков на вакансии присылают (Вот ведь гад, это он обо мне). А вчера пришла директива представить сорок шесть человек на диспансеризацию и вакцинацию (Узнаю руку шефа).
            — Ваши недоработки по административной линии. — Андрей хихикнул. — У меня все тип-топ. Никаких проблем. Копейка к копейке. А теперь, из-за Ваших проколов, всю документацию надо заново оформлять. Как не стыдно, на меня еще и наговаривать?
            — Велено сегодня свернуться и перебазироваться на маяк. Все почти по плану. Только на месяц раньше. Мичман остается сдавать территорию базе отдыха, а мы — по маршруту.
            — Велено, так велено. Только я приеду завтра утром. Как джентльмен — не могу оскорбить даму своим бегством. Подождите, сейчас вынесу документацию.
            Капитан вытащил из своего жилища штук восемь коробок и портфелей, пару ящиков с бутылками, ружье и два мотоциклетных колеса. Все это, как и многое другое из соседних КУНГов, было погружено в санитарку, а что-то, видимо особенно ценное, засунули в "Победу". Я повторял шепотом буквы и цифры автомобильных номеров, но был уверен, что забуду, если не запишу. А писать было нечем, да и не на чем. Лежа в темноте, я выложил цифры наощупь из мелких камушков, слева от себя. Машины со всеми, кроме Андрея, уехали, а я выбрался за пределы забора и устроился в засаде около мотоцикла.
            Через пару часов ожидание увенчалось успехом. В то время, как капитан со спутницей садились на своего боевого коня, я незаметно подобрался сзади и стальным голосом советского разведчика повелел:
            — Капитан, признавайтесь. Ваша карта бита! — В качестве веского аргумента в моей руке ослепительно блестела кухонная секира.
            — Наденька, познакомься, пожалуйста, это — мой добрый приятель и сослуживец, мэриман. Все, ниже ватерлинии, — в ракушках, девчонкам нравится. А ты подожди меня десять минут, — обернулся ко мне Андрей, — подругу отвезу и поговорим. У меня еще немного виски осталось.
            — Угу, — ответил я, пораженный доброжелательностью его тона и железной выдержкой в сложной ситуации, — я подожду, только недолго.
            Мотоцикл резко рванул с места. Через секунду он исчез из вида. Я успел заметить, как девица помахала мне левой рукой, делая правой — захват на шее Андрея.
            — Как я мог его упустить? Наверно, сработал гипноз или что-то в этом духе. Ну, как я мог поддаться? — Ругал я себя, ругал, но тут раздался шум мотора, и возвратился мой, чуть было не потерянный, "язык". Он поставил мотоцикл на то же место и тем же маршрутом проследовал в свой КУНГ, я — за ним. Мы сели за столик, выпили по рюмке и, не успел я еще задать свои вопросы, как он начал свой рассказ.
            — Пару лет назад служил я на одной небольшой бербазе финансистом и горя не знал. Но однажды случилась комплексная проверка нашей лавочки с полной ревизией всех складов и материальных ценностей. Я-то был за свой участок спокоен. Но командир трясся от страха и хорошего не ждал. Вызвал он меня и попросил найти средства для достойной встречи комиссии. Вино там, шашлыки, баня и прочие радости жизни. Мужик он был неплохой, и мне очень хотелось ему помочь.
            Взгляд капитана прошелся по помещению и задумчиво уперся в мое лицо. Я готов был поспорить, что он меня не видит. Где-то вдалеке заливисто залаяла собачонка, ей ответил целый кобелиный хор и только эти звуки вернули Андрея к реальности.
            — Придумал я одну хитрость, — продолжил он и закурил. — Дело в том, что при бербазе давным-давно существовала какая-то лаборатория по контролю не то аккумуляторов, не то электрорегуляторов.
            Мой собеседник поднялся с места, открыл дверь КУНГа. На берегу было совершенно темно. Ночь была безлунной.
            — Давай прогуляемся к берегу, — предложил он. — Никому еще все это не рассказывал. В процессе ходьбы из меня легче слова выскакивают.
            Мы не торопясь направились к береговой черте, ориентируясь по шуму волн.
            — На чем это я остановился? Да, лаборатория. Важно то, что она была только на бумаге, а сократить ее все время забывали. Вот я и предложил командиру укомплектовать лабораторию, но не мертвыми душами, как у Гоголя, а увольняющимися в запас матросиками. Мы их оставили, якобы, на сверхсрочной службе, а документы продублировали. С ребят взяли подписку о готовности служить у нас при экстренной необходимости сверхсрочниками и о сохранении в тайне такой договоренности. Ибо американцы спят и видят, как бы нас объявить милитаристами, наращивающими численность военных рядов.
            Накатывающиеся на берег водяные холмы выбрасывали к нашим ногам клочья пены, чуть светящейся во тьме. Происходящее казалось каким-то нереальным. События последних дней и наши разговоры виделись малозначительными. Более важной казалась судьба выброшенных на песок медуз, ежесекундно теряющих свою элегантную форму, растекающихся по суше.
            — Матросы, — продолжал капитан свое повествование, — уволившись, поехали домой, но, вроде бы, остались "служить". Средства на достойную встречу комиссий появились, даже — с избытком. Мы реализовали еще штук пять весьма прогрессивных идей. Но нельзя себя считать умнее всех.
            За все время его рассказа я не проронил ни слова. Но теперь Андрей уставился на меня, ожидая, видимо, какой-то реакции. Я трижды кивнул и хмыкнул. Этого оказалось достаточно, и он продолжил:
            — Один из московских комиссаров умудрился проследить по бумагам несколько любопытных ниточек и взял меня в оборот. Вместо пребывания в уютной двадцатиместной камере, он предложил организовать с моим участием отдельную режимную часть, для изыскания финансовых средств в высших интересах. Каких? Клянусь — не знаю. Всех наших сотрудников ты уже видел. Семен — очень темная лошадка, я его опасаюсь. Мичман добрый парень, но ему в рот смотрит.
            Мне тоже очень хотелось обругать Семена Ефимыча, но я сдержался и ограничился повторным одобрительным хмыканьем. А он резюмировал:
            — Рассказал тебе это потому, что побаиваюсь за свою судьбу. Знаешь, что? Отдам я тебе один конвертик, а ты его только тому покажешь, кто тебе предложит виски морсом запить.
            Он хихикнул, а я кивнул.
            — Своим, родным рассказать стыдно, — капитан насупился, — а ты и так почти все знаешь. Я тебя за КУНГами сразу приметил. Но на особиста, кажется, ты не похож. Из любопытства, что ли, или как?
            — Ага, — вылетел из меня универсальный ответ.
            — Так, согласен взять конвертик? А я тогда на все вопросы отвечу.
            — Согласен. А, почему МОРС? — задал я свой первый вопрос.
            — Это просто. Помнишь, из какой ягоды морс делается? Знаешь, наверно, что означает — "развесистая клюква". Я сам придумал расшифровку: многоцелевой ... и так далее.
             — А почему сорок второй? — меня радовала открытость собеседника, хотя и настораживала.
            — Размер моей обуви — и только. — Он усмехнулся.
            — Да, уж. А теперь Вы куда со своим МОРСом? — осторожно подбирался я к самому главному.
            — Полная смена названия, позиции, дислокации и всех параметров. С сегодняшнего дня МОРСа больше нет на ЧФ. Наверно, он передан на флотилию, а там уже расформирован. Где он возродится — не знаю. А тебе лучше и не знать.
            "Язык", казалось, ничего не скрывал. А, нет ли здесь подвоха?
            — Почему ты не смоешься? — Взял я капитана за локоть. — Неужели, невозможно? Давай, что-нибудь придумаем, может я помогу.
            — Дурные привычки появляются быстро, а избавляться от них приходится долго. У меня есть сейчас все, что пожелаю. — Он явно играл на публику. — Люблю виски, хороший табак, мотоциклы и веселых подружек. Но, кроме того, на меня есть где-то дело заведенное. Как его закрыть?
            Нет, подумалось мне, на "Подвиг разведчика" это явно не тянет. Совсем другие коллизии. Из классики, ближе всего к "Золотому теленку". Андрей со своей компанией изображают Корейко А.И. А Остап Ибрагимович сидит в столице, пасет этих гусей и командует парадом. Хорошо, что они от меня отказались. А то пришлось бы работать Шурой Балагановым, а не очень-то хочется.
            — Послушай, а что там за дворец такой, необыкновенный? Никогда не видел, ничего подобного. — Попытался я перевести ход беседы в другое русло.
            — Территория эта — база отдыха, — откликнулся на вопрос Андрей, пытаясь носком сандалии столкнуть медузу в море. — Место выгула местного и столичного начальства. Вот, кто-то из них и заказал, кажется, в Индии уменьшенную копию знаменитого памятника архитектуры и культуры. Привезли, как миленькие. В обмен на поставки чего-то скорострельного. Говорят, что через месяц комиссия приедет на приемку объекта. В правый ангар уже завезли бочки с вином из Золотой Балки. Будет чем приемку обмыть.
            — Мне-то теперь куда податься? Я ведь сюда, кажется, назначен, — снова подкорректировал я тему.
            — Думаю, тебя уже переназначили. Построят — скажут. Гуляй пока.
            Все было ясно, но очень туманно. Откровения капитана вызывали у меня доверие, но оставляли впечатление чего-то недосказанного. Больше ничего существенного мне узнать не удалось. Покончив с последними заключительными каплями любимого напитка, Андрей упаковал дорожную сумку, и мы присели на дорожку. Пройдя сквозь стену, разошлись в разные стороны.
            Пока я крутил педали велосипеда, мне стало очевидно для себя одно. Хорошо заниматься ясным и честным делом. Мысленно я подал в отставку из агентурной разведки кадровых органов. Взяв с шефа еще одну страшную клятву молчания (связанную с вопросами интимного свойства), я поделился с ним всем, что узнал. Мы дружно решили никому ничего не рассказывать во избежание неприятностей, что и сделали. Всю эту ночь мне снились медузы в полосе прибоя. Наутро МОРС, как и ожидалось, испарился из числа подшефных организаций. Его, как будто, и не было. Учетные листы и книги увез нарочный.
            * * *
            Я получил назначение на прекрасную должность в научно-исследовательской организации, производившей на флоте испытания совершенно экзотического оборудования, за что очень благодарен МОРСу.
            Через год ко мне явился Андрей и сообщил, что уволен в запас по болезни. Врезался куда-то на мотоцикле, вследствие чего, якобы, страдает потерей памяти и головными болями. Возможно, был еще и тик — уж больно активно он подмаргивал левым глазом. Или подмигивал? Кто их знает — этих фиников. Капитан забрал свое письмо и угостил меня виски, а уходя, оставил блок американских сигарет. Лет двадцать с гаком ничего о нем не слышал, но недавно увидел по телевизору на какой-то крутой тусовке. Как я понял, он оказывает консультационные услуги частным фирмам в области финансов. Пользуется авторитетом. Выглядит отлично. Думается, что срок хранения тайны МОРСа давно истек и ее разглашение никому не повредит. Да! А тот дворец, кажется, похож на Тадж Махал. Очень похож…

<<<< Назад в cборник                        Подробно об авторе здесь >>>>
            E-mail:litovkin@au.ru, litovkins@mail.ru

© Copyright 2001